— Точно определились — парня ждете? — удивился Кончаловский.
— Никаких сомнений — у нас может родиться только Арсений Андреевич, — улыбнулась Ирма.
— Ну вот, друзья-товарищи! А кто-то говорил, что нас не поймут! Что будут ставить препоны. Поняли, да еще как! Вся международная кинообщественность всполошилась: «Дорогу входящему!» — Андрей живописно расположился на стареньком, кем-то подаренном диване. Ирма устроилась рядом, Михалков-Кончаловский, облокотившись на еще не убранный стол, нежно гладил «Золотого льва» и зевал.
— Входящим, — поправила Ирма. — Неизвестно, что бы ты делал без Андрона, Вадика Юсова… Ну и, конечно, Коленьки Бурляева.
— Других тоже забывать не стоит. Вот Валечка Малявина, на мой взгляд, очень и очень. Да и ваш покорный слуга не в последнюю очередь, — ударил себя в грудь Андрон, встрепенулся. — Ладноть, мне пора баиньки. Умотал ты нас, гений.
— А я вот что думаю — мы рванем новую «бомбу»! Сбацаем такой фильмец, что все просто…
— Обалдеют, — поторопилась закончить фразу Ирма. — Предупреждаю в сотый раз: при Арсении должна звучать только культурная речь. Он хоть пока и скрывается здесь у меня, но каждое слово на ус наматывает.
— Вот пусть и мотает: мы снимем фильм… Фильм про все! Про все наше прошлое, настоящее и будущее. Я его животом чую, словно уже когда-то снял и потом забыл. Но он пробивается! — Андрей закрыл глаза, вглядываясь в свои видения. — Снег, мокрый снег… И всадники — татары… Мужики дерутся в жидкой грязи… И золотые купола, и кони… А еще — иконостас. Такой озаренный, омытый дождем…
— Знаю! Старина дремучая, а все, как всегда у нас. И черно-белый монохром… — размечтался Кончаловский.
— И будет это самый главный фильм в нашей жизни, — Андрей обнял жену и, прижав губы к ее животу, пробубнил: — Ты, Арсений, еще увидишь…
Вслед за призом Венецианского кинофестиваля Тарковский получил премию за режиссуру в Сан-Себастьяне. А в сентябре 1962-го министр культуры Е. Фурцева поздравила студию с большой победой.
О молодом советском лауреате зашумела пресса. Казалось, забил новый мощный энергетический фонтан и критика старается разобраться в его составе. Возникло множество определений стиля Тарковского — «поэтический», «метафорический», «символический» и прочие обозначения сложных построений кинематографического языка.
Андрей упорно восстал против всех ярлыков:
— Это простое наблюдение сущего, кинообраз жизни. Я ничего не придумывал. Я снимал так же просто, как японец пишет трехстишие хокку.
Тарковский не лукавил, не «становился в позу». В создании его киноязыка мало рационального, тем более — художественно выстроенного. Спонтанно, пользуясь потоком образов, идущих из неведомых ему глубин, глубин собственного существа, он создавал особый, усложненный, многослойный мир. И даже внятно не мог сформулировать, чего именно хотел добиться. Он ощущал нужный результат неким шестым чувством, плохо переводимым в киноведческие термины. «Здесь должен идти дождь! Мокрые яблоки на песке! Мягкие лошадиные губы…» — заявлял решительно и категорично. Почему? В каком лабиринте памяти Андрея зафиксировался образ омытых ливнем яблонь? Приснился ли, выплавился из совокупности иных впечатлений? Тайна Дара неведома. Для него фильм не выверенное, составленное из сложных построений произведение искусства, а отражение реальности, ему одному открывшейся. Той реальности, которую он ощущал в себе как вариант некой иной судьбы Андрюши Тарковского, трагически воплотившейся в фильме. Оттого так ощутимо прекрасны и река, и яблоки, и лесная чаща, и мать у колодца. И пронзителен ужас утраты разъятого войной мира… Все очень просто. Но эта летучая простота, которая и есть высшая степень сложности, являла уже индивидуальный почерк Тарковского, присущий лишь ему и не поддающийся полной расшифровке.
Триумф «Иванова детства» продолжил успех дипломного фильма «Каток и скрипка» и обещал в будущем череду еще более весомых побед. Тарковский не сомневался, что каждая его новая работа будет увенчана наградами самых престижных фестивалей.
Тридцатилетнему мужу осенью 1962 года Ирма родила мальчика — беленького, как в фильме, спокойного — в мать. Назвали сына в честь деда — Арсением. Молодой перспективной семье «Мосфильм» выделил отдельную квартиру. Осенью этого же года у соавторов — Тарковского и Кончаловского был готов первый вариант сценария под названием «Страсти по Андрею».
— Это будет грандиозно! — уверил Андрон, взвешивая на ладони увесистую стопку листов.
— Боюсь загадывать… — хитро прищурился Андрей, — но чудится мне… мы прорвемся!
Увы. В этой точке оптимистичное развитие творческой биографии Тарковского прерывается. Открывается трагический путь неугодного родине творца, дорога борьбы и потерь. Еще на съемках «Иванова детства» Андрей с провидческой печалью сказал Юсову: «Вот фильм закончится, вы все уйдете, а я останусь с картиной, буду за нее отвечать, приму страдания». Все посмеялись. Произошло совершенно, на первый взгляд, невероятное: несмотря на премии, отметившие фильм, а скорее, благодаря им картина «молодого да раннего» победителя международного кинофестиваля попала под подозрение кинематографического начальства. В самом деле, что это они там, за рубежом, оживились? Какой скрытый смысл, враждебный социалистической идеологии, нашли иностранцы в запутанном, полном каких-то туманных намеков фильме? Начальственный нюх, конечно же, учуял инородность явления, несоответствие фильма привычному «формату» «героико-патриотической» темы. Известно (а уж ответственным лицам — особо) — «от греха подальше». От этих молодых, отчаянных «новаторов», способных выкинуть незнамо что, тем более перед хищно приглядывающимся Западом. А потому с «Ивановым детством» обошлись осторожно.
Показ «детско-юношеского» фильма, как определили прокатчики, был ограничен утренними сеансами, причем в немногих окраинных кинотеатрах. Лишние копии от огромного тиража уничтожили. Несмотря на все эти уловки, отдаляющие фильм от зрителя, в кинотеатры ломилась толпа жаждущих. Имя режиссера не переставала поминать зарубежная пресса, все больше дразня киноруководство. Чрезвычайно неприятные симптомы в случае «непонятного фильма». Кто поручится за этого пижонистого, ершистого парня? За смутные «подтексты» и «метафоры» его фильма?
Никто не мог предположить, что в ближайшее время Тарковский начнет снимать «фильм фильмов» — настоящую головную боль для аппаратчиков Госкино и мосфильмовцев.
Еще менее ожидаемой была личная катастрофа Андрея Тарковского, предопределенная встречей с женщиной, которой суждено стать спутницей и злым гением всей его дальнейшей жизни.
Так или иначе, но по каким-то тайным предначертаниям Андрей Арсеньевич Тарковский стоял на пороге той фазы своей судьбы, которая принесет гигантское творческое плодородие и стремительное личностное крушение.
Часть вторая
«Кино — занятие нравственное»
«Для меня кино — занятие нравственное, а не профессиональное. Мне необходимо сохранить взгляд на искусство как на нечто чрезвычайно серьезное, ответственное, не укладывающееся в такие понятия, как, скажем, тема, жанр, форма…»
