В качестве развлечения в однообразной патрульной жизни возле берегов Бреста мы превратились в романтическую бригаду «плаща и шпаги».
Однажды мы отплыли из Блокхауза с целым чемоданом денег (это были франки), с несколькими канистрами бензина, а также с запечатанными пакетами, содержащими приказы. Мне было позволено вскрыть пакеты лишь после выхода в открытое море, а помимо этого я получил инструкции в определенный день (а точнее, вечер), в определенное время, в определенном месте (у берегов Конкарно) связаться с определенным рыбацким судном.
Отчеты об этих операциях считались настолько секретными, что их даже не подшивали вместе с моими отчетами о патрулировании, поэтому я не смог освежить свои воспоминания и уточнить все детали. Помню, что рыбацкое судно должно было быть бело-голубым, с сигнальщиком на мачте. Мы, как положено, явились в нужное место и в нужное время, но, хотя вокруг было полно рыбацких судов, среди них не было ни одного бело-голубого.
Вскоре я заметил, что в некотором отдалении на мачту взбирается человек, однако само судно ни в малейшей степени не напоминало описанное нам. Мы погрузились и приблизились к нему. Всплывать оказалось достаточно рискованно, хотя уже и темнело, поскольку мы знали, что немцы имеют своих агентов на нескольких кораблях, чтобы контролировать деятельность рыболовецкого флота. А кроме того, некоторые из траулеров запросто могли оказаться замаскированными противолодочными кораблями.
Я решил рискнуть, и мы всплыли. Приветствовал корабль фразой-паролем на своем школьном французском и с облегчением услышал в ответ правильный отзыв.
Общаясь с бретонцами, я обнаружил одно важное преимущество. Оно состояло в том, что французский, по сути, был для них лишь вторым языком. В их интерпретации он казался мне совершенно понятным, так же как и мой французский – им. Размытые фразы парижан всегда ставят меня в тупик, в то время как они, кажется, вообще не понимают, что я говорю с ними по-французски.
Скоро мы поравнялись с судном, и я передал все, что требовалось. В обмен на свежую рыбу мы дали новым знакомым кофе и ром, а также забрали к себе на борт несколько человек – небольшую группу беженцев от гестапо. Эти люди рассказывали необычайно захватывающие истории о ходе военных действий и, без сомнения, были самыми доблестными героями.
Именно так я повстречал Даниэля, которому суждено было стать моим офицером связи в последующих миссиях. В то время ему разрешили называть только свое имя: он происходил из очень известной бретонской семьи, имевшей крупный бизнес по консервированию тунца. Нельзя было давать гестапо повод мстить родственникам тех людей, кто работал с нами. В действительности же его фамилия была Ламанек, и позднее – уже после того, как он покинул нас для целой серии приключений, о которых я слышал рассказы, но которые сам не уполномочен описывать, – он стал известен своими романтическими секретными операциями. Как и немало других бретонцев – а они всегда отличались стремлением к независимости, – он не вошел в организацию «Свободная Франция», а имел поручение от Королевского военно-морского флота. Через три года, когда мы снова с ним встретились, он служил младшим лейтенантом во флотилии, которой я командовал.
Даниэль был более или менее предсказуем, поскольку выполнял секретные задания, но его товарищи нас удивляли. В команду входил польский летчик, уже в течение восемнадцати месяцев путешествующий по Европе, чтобы вновь включиться в военные действия. В Польше он бежал от русских и через Центральную Европу попал в Испанию, где угодил в тюрьму. Каким-то образом он сумел из нее выбраться, вступил во французское Сопротивление, а теперь должен был на «Силайон» попасть в Англию. Несомненно, Польша подарила миру самых отчаянных бойцов, возможно, лучших в каждой из воюющих группировок, поскольку польские батальоны сражались также и на немецкой стороне. Оказался там также французский летчик, столь же целеустремленный. Он хотел присоединиться к движению «Свободная Франция». Был и химик, в чьи задачи входило получать йод из морских водорослей. Следующий член команды имел менее интеллектуальное занятие – раньше, до того, как немцы присвоили себе эту функцию, он служил инспектором борделей в Бресте.
Последний из названных героев в некотором смысле принес нам немало разочарований. Когда много мужчин, причем все разного возраста, с различным прошлым и самыми разнообразными интересами, вынуждены долго жить рядом, то существует только один предмет, представляющий собой общий интерес. В тесноте субмарины все оказывались необычайно дружелюбными – там никогда не находилось места для мелочной зависти, перебранок и ссор. Жизнь под водой разительно отличается от обычного человеческого существования. На субмарине за выживание борются все вместе. Единственные новости, которые туда доходят, – это обычные выпуски службы новостей, представляющие интерес лишь для отдельных энтузиастов политической или финансовой деятельности, а больше никого особенно не волнующие. Основу разговора всегда составляла вечная тема, интересующая всех мужчин. Поэтому вполне естественно, что все ожидали от инспектора борделей интересных и пикантных рассказов на волнующую тему. Он, однако, настолько устал от того дела, которое считал рутинной работой, что даже и представить себе не мог, что кого-то могут волновать скучные подробности.
Время от времени, когда в очередной раз заходил разговор о женщинах, он доставал фотографию жены. Она, конечно, была женщиной чрезвычайно красивой, но, несомненно, и столь же добродетельной – а этот факт понижал градус нашего к ней интереса почти до нуля.
Но на самом деле мы вовсе не были цинично равнодушны к нашим пассажирам. Они ведь оставили на берегу семьи, и их души постоянно точил страх за судьбы близких, к которым гестапо вполне могло применить свои грязные жестокие методы. Больше того, им пришлось отказаться от всего, что могло напоминать о доме; и рисковали они всем на свете ради участия в войне, которую их страны уже проиграли. Такие люди, а вместе с ними и их семьи, стоят выше обычного уровня, занимаемого корыстным человечеством. Им нечего ждать – они готовы на жертвы ради идеала.
Выполнив нашу миссию, забрав пассажиров, мы продолжали бесконечное наблюдение за немецкими судами. Единственное, что вносило разнообразие в рутину жизни, – это частая перемена погоды да ночные фейерверки над Брестом, куда Королевские военно-воздушные силы регулярно, каждую ночь, доставляли свой груз. Эти патрулирования представляли массу времени для чтения, и я чрезвычайно добросовестно штудировал выпуски «Приказов адмиралтейского флота», которые тщательно собирал и во время предыдущего похода, и после него, в ожидании нынешнего. Эти маленькие сборники приказов еженедельно выходили, выпускаемые той бюрократической машиной, для которой они, по сути, представляли куда более значительный интерес, чем сам флот. Однако там имелся один приказ, сравнительно новый, который призывал всех, несмотря на естественное нежелание нападать на рыбацкие суда, топить таковые в том случае, если они действуют со стороны вражеского берега. Нам стоило огромных усилий блокировать побережье оккупированной немцами Европы, и поэтому казалось абсолютно нелогичным позволить им собирать урожай с тех тысяч миль побережья, которые они контролировали. Большая часть тунца – улова рыболовецких флотилий, действующих из портов Бискайского залива, – консервировалась и отправлялась в Германию. Даниэль и компания не оставили нам сомнений в искренней верности бретонцев союзным странам, и в том, что они рыбачили на немцев, нельзя было винить их самих; они оказались в полном подчинении и не имели выбора. Существовал шанс, что если мы потопим хотя бы несколько рыбацких судов, то этим заставим немцев повысить их защиту до такой степени, что все дело окажется экономически невыгодным или же, по крайней мере, даст бретонцам повод саботировать.
