Через пять дней скучного и однообразного патрулирования, приняв во внимание рекомендации сборника приказов, я решил скрасить монотонность жизни небольшим налетом на рыбацкие суда.
Тунцовые лодки представляли собой самые замечательные плавучие ялы: они имели возможность выходить далеко в Атлантику, за сотни миль от берега, обладая чрезвычайно ограниченным навигационным оборудованием. Но все же большей частью они концентрировались не дальше чем в сотне миль от берега, и во время наших походов редко когда несколько подобных суденышек не маячили у нас на виду. Они не имели на борту никаких навигационных огней, и необходимость обходить их обычно доставляла немало забот вахтенным офицерам.
Дело происходило тихой лунной ночью в июле 1941 года. Мы подошли к рыбацкому судну, приказали всем покинуть его и забрали к себе команду, для начала выяснив, хотят ли люди, чтобы их забирали. Рыбаки оказались необычайно дружественно и философски настроены. Они считали, что если для успешного ведения войны необходимо отправить их ко дну, то они с удовольствием пойдут ко дну.
Когда мы топили следующее судно, совершили ошибку. Даниэль знал многие из этих судов и лодок по внешнему виду, а нам не хотелось уничтожать частную собственность рыбаков-одиночек; для крупного предпринимателя потеря оказалась бы не столь ощутимой. Команда того судна, о котором я сейчас рассказываю, не проявила особого энтузиазма в помощи военным действиям, поскольку имела долю в бизнесе. Забрав десять человек команды на борт, мы переправили их на другое судно, поручив им передать остальным рыбакам, чтобы все рыбацкие суда оставались в гавани: мы не имеем намерения их топить, но если они продолжат лов тунца, то будем вынуждены это сделать.
Преподав, как мы надеялись, урок рыбацким судам, мы переключили внимание на траулеры. Их, впрочем, оказалось не так уж и много. Считалось, что некоторые из них – это замаскированные противолодочные корабли. На следующий день мы выбрали траулер побольше, дождались, пока команда покинет борт, и потопили его. Несмотря на то что душа противилась уничтожению рыбацких судов, сам процесс потопления прошел очень забавно. На ярмарках всегда большим успехом пользуются соревнования по метанию кокосовых орехов и прочие состязания в меткости, особенно если при этом мишень ломается или разбивается. Стрельба по судам дает примерно такое же радостное чувство соперничества, как на ярмарке, только к нему прибавляется еще и искра опасности, которая придает всякому спорту настоящий интерес.
На этом траулере команда состояла из шестнадцати человек, не считая юнги, и, конечно, разместить их всех на подводной лодке было в немалой степени проблематично. Рыбаки выглядели исполненными энтузиазма, и, прежде чем спуститься в лодку, каждый из них горячо жал мне руку. Бретонцам казалось, что хотя бы британские войска что-то делают, и это вселяло в них новую надежду. Капитан сообщил мне много полезной информации о минных полях и дозорах. Все происходящее вообще казалось ему удачной шуткой, поскольку изначально их судно принадлежало Британии, но потом каким-то образом было захвачено немцами. Вся команда достаточно сильно пропахла рыбой, и соседствовать с рыбаками оказалось довольно неприятно в условиях замкнутого пространства и ограниченности воздуха на подводной лодке. Конечно, их единодушный энтузиазм по отношению к Британии в целом и в особенности к самому факту потери судна просто поразителен: ведь это был последний день их плавания, пойманная рыба доверху заполняла трюмы, и каждый из них ожидал своей доли из того астрономического количества франков, которое эта рыба им сулила. Единственное, о чем наши гости искренне горевали, так это о потере двадцати пяти литров вина, оставшихся на борту траулера. Немцы забрали у рыбаков все лучшее вино, и они душевно страдали от того, что этот маленький запас пошел ко дну.
Рыбаков поразило, что у нас на лодке оказался белый хлеб, пусть к тому времени уже заплесневевший, а то количество сахара, которое они увидели, их и вовсе ошеломило. Все, что они слышали раньше, ограничивалось пропагандой, а сами они очень давно, да и то в малом количестве, видели и белый хлеб, и сахар, и кофе. Неудивительно поэтому, что они считали, будто у нас дела обстоят совсем худо. Они испытывали благодарность от подарков в виде тушенки, рома, сахара и кофе. Как всегда, мы поинтересовались, не хочет ли кто-нибудь вступить в организацию «Свободная Франция», и, как обычно, желающих не оказалось. Очевидно, «Свободной Франции» недоставало хорошего офицера по связям с общественностью для вербовки бретонцев. На самом же деле, как мне кажется, один из наших пассажиров был агентом де Голля. А Даниэль работал непосредственно на бретонцев.
Очень скоро встала серьезная проблема: как нам отделаться от наших дорогих гостей; с одной стороны, они не имели ни малейшего желания идти с нами в Англию, а с другой – терпеть присущий им запах рыбы оказалось очень тяжело. Погода портилась, и сейчас, когда нам так остро понадобился какой-нибудь траулер, в поле зрения не оказалось ни одного: все исчезли, как по команде. Нам же предстояло уже на следующий день прекратить патрулирование. Однако вскоре после полуночи мы все-таки обнаружили небольшой траулер. Даниэль признал его безвредным, и мы подошли и потребовали спустить шлюпку. Погода стояла отвратительная, судно оказалось очень маленьким, поэтому его команда высказала вполне понятное нежелание это делать.
Стало очевидно, что ситуация требует лучшего владения французским языком, чем то, которым мог похвастаться я.
Я послал за капитаном потопленного нами траулера и объяснил ему сложившуюся ситуацию: если это судно не забирает с субмарины его самого и его людей, то они идут вместе с нами в Англию. Их выбор определялся страхом за судьбу семей; сами же они изъявили полную готовность сражаться с фашизмом и уверяли нас, что мы могли рассчитывать на их помощь и во время оккупации. А до этого оставалось еще три года. Интересно, сохранили ли они свой энтузиазм до открытия второго фронта, то есть до высадки американских войск в Нормандии.
Капитан, выразив полное удовлетворение тем фактом, что погода не слишком плоха для траулера, выскочил наверх и начал объясняться по-французски весьма решительным тоном. Я помню, как он сказал, что «был потоплен англичанами…», и еще добавил, что, если они не подчинятся, с ними произойдет то же самое. Траулер подчинился моментально. Спущенной с траулера шлюпке пришлось сделать три рейса, и несколько раз ее едва не залило волнами, но зато в последний рейс она отплыла под громкие крики «Vive l'Angleterre!» («Да здравствует Англия!»). Таким образом «Силайон» распрощалась со своими весьма галантными гостями.
В то время как бретонские рыбаки выражали бурный энтузиазм по поводу погружения на дно своих судов в интересах победы над фашистской Германией, их руководитель вовсе не выражал радости. Старый маршал Петен давно перешагнул тот возраст, когда какое-нибудь действие приносит радость. Мне сказали, что Петен передал Черчиллю свой персональный протест. Я не знаю, соответствовало ли это правде, однако в высших сферах действительно поселилась тревога. Макса Хортона допрашивали, какого черта одна из его субмарин свирепствует и портит отношения с Францией, да и много чего еще.
