Когда все шумы держались в пределах нормы, человек обычно спал глубоким сном без сновидений, но едва слышалось малейшее изменение в работе дизелей, какой-нибудь необычный доклад с мостика, и в одно мгновение сон слетал. Я обычно носил очень низкие морские ботинки, единственный предмет экипировки, который я снимал на время сна, оставляя возле койки. Стоило мне опустить ноги, как они попадали непосредственно в ботинки, и требовалось лишь одно движение, чтобы допрыгнуть до трапа в боевую рубку. И обычно к тому времени, как вахтенный офицер вызывал меня на мостик, я уже пробегал половину трапа. Возможно, это и есть телепатия, а может быть, виноваты перемены в ставших привычными звуках.
Каждый час суток имел свое предназначение, и всегда требовалось принимать какие-то решения. Когда все казалось спокойным, можно было позволить себе почитать. Я обычно набирал в поход великое множество разнообразной литературы: набор триллеров, одну-две книги о рыбалке и одну-две исторические книги. Но я ни разу не позволил им занять все мое внимание, поэтому часто к концу книги я не помнил ни ее названия, ни о чем в ней говорится. Постепенно я даже обнаружил, что в походах меня не тянет курить. Во время погружения курить запрещалось, и даже ночью, находясь в надводном положении, я некоторое время оказывался слишком занят, чтобы позволить себе закурить. В обычной жизни я представлял собой умеренного курильщика, предпочитающего трубку, и непременно ждал той минуты, когда смогу закурить. Однако на этой стадии моей подводной карьеры мне уже не хотелось курить в море. Сказывался возраст, мое ночное зрение становилось хуже, чем во времена молодости, и отказом от курения я старался его хоть как-то поддержать. И все-таки на берегу мое второе «я» начинало требовать никотина. Стоило мне пересечь черту между морем и сушей, как я начинал суетливо заботиться о возможности выкурить трубочку, хотя в походе долгое время ни о чем подобном и не задумывался. Я заметил, что для всех подводников самым тяжелым периодом становятся первые сутки на субмарине, когда люди еще не переключились на свое подводное существование. Поэтому счастьем казался тот факт, что неприятности обычно не встречались в первый же день похода.
В течение двух последних дней на берегу большинство из нас избегали разгульной жизни. Подозреваю, что многие, к которым относился и я, в последний перед походом день не ощущали себя целиком и полностью в своей тарелке. Лично я за завтраком перед походом даже не трогал солонку, чтобы не опрокинуть – дурная примета. В результате этих волнений сам выход в море приносил разрядку и облегчение, так как все сразу становилось на свои места, и человек вновь обретал себя. Я прослужил командиром на море три с половиной года, с коротким перерывом на дежурство при завершении строительства «Сафари», и кажется, что мне удалось провести гораздо больше боевых походов, чем кому-нибудь из других командиров подводных лодок.
Большое внимание всегда уделялось изучению состояния командиров и их способности переносить нагрузки боевых походов. На Мальте Симпсон завел порядок среди своих субмарин, в соответствии с которым в особенно напряженных условиях командиру подлодки иногда позволялось пропустить один поход, в то время как на его место назначался другой офицер. Однако я ни разу не воспользовался такой возможностью, считая ее неприемлемой для себя.
Впрочем, никто не считал необходимым вводить на субмаринах посменную работу. Позднее, но еще во время войны, во время командования флотилией на Тихом океане, я периодически внимательно анализировал вместе с командиром всю команду той или иной субмарины, проявившей мужество, на предмет представления людей к награде. Среди экипажей находились подводники, прошедшие в походах всю войну, хотя их и было не слишком много из-за значительных потерь. Обычно выяснялось, что они по какой-то причине уходили с той или иной субмарины незадолго до того, как она погибала. Эти люди не искали продвижения по службе, поэтому их не посылали на переподготовку и не переводили учить других; им также, как правило, не выпадала судьба служить на показных лодках, где награды лились рекой. Они тянули год за годом, не стремясь к более безопасному месту, хотя, попроси они, им бы его непременно предоставили. Некоторые даже намеренно избегали продвижения по службе, чтобы иметь возможность продолжать плавание на субмаринах.
Американцы, щедро раздававшие награды, придумали медаль для подводников, которую я с удовольствием скопировал бы. Адмиралтейство обычно проявляло огромную щедрость ко всем, начиная со старших офицеров, кому удавалось что-нибудь потопить. Поэтому подводники получали немало наград. Но для большей части экипажа подводной лодки оказывалось просто делом случая, придут ли они из патрулирования на «наградной» лодке. Какой бы ни оказывалась субмарина, преданность ее экипажа оставалась неизменной, как и риск, которому подвергались эти люди.
Я уже сказал, что я постепенно старел. В свои тридцать семь лет и Тибби Линтон, и я оказались лет на двенадцать старше, чем большинство офицеров, служивших в Средиземном море в то время. И случилось так, что и «Турбулент» и «Сафари» перед выходом в последний поход отдыхали в Алжире вместе. Мы с Тибби обсуждали наше старческое состояние – конечно, мы ни за что не рассказали бы кому-нибудь другому, что ощущаем его, – и признались друг другу, что, возможно, становимся чересчур осторожными. Утешились мы, однако, тем, что появившийся опыт и хитрость многое компенсируют.
На самом же деле единственный вызов со стороны возраста, который я ощущал, заключался в том, что мое ночное зрение уже оставляло желать лучшего. Вообще-то я на зрение никогда не жаловался, но в те дни, когда радаров еще не существовало, командирам субмарин было необходимо обладать хорошей остротой зрения для проведения ночных атак. Поэтому я сконцентрировал свои усилия на атаках днем и сумел успешно пополнить число трофеев, хотя, будь я моложе, их могло бы быть и больше.
До войны я слыл ярым сторонником ночных подводных атак. Как я уже рассказывал, именно «Силайон» стала первой из британских субмарин, оснащенных ночным прицелом. Но постепенно я понял, что мой возраст уже не позволяет мне успешно осуществлять ночные атаки, и поэтому почти все мои победы произошли в дневное время.
Восьмая флотилия, базируясь в Алжире, концентрировала свои усилия к западу и северу от острова Сицилия. А одним из самых плодотворных районов оказались подступы к Неаполю. Море возле Неаполя было глубоким, и поэтому казалось очень странным, что несколько наших подводных лодок погибло именно в этом районе. Барни очень не любил отправлять туда субмарины. Я тоже никогда не считал это место счастливым, но не из-за происков врага. В бухту Неаполя с юга ведут два входа, Бокко-Пикколо и Бокко-Гранде. Ночью оттуда обычно приходилось уходить, так как оба входа слишком активно патрулировались, но какой бы дорогой я ни направился в дневное время, это всегда оказывался именно тот канал, который в данное время не использовался. И я мог сколько угодно наблюдать корабельные мачты именно в том месте, где меня не было. Однако однажды нам все-таки удалось перехватить на заре конвой, покидающий Бокко-Пикколо, и выхватить из него хорошее судно. И именно недалеко к востоку от этого канала «Сафари» получила хорошую трепку.
