– Скользкая это дорожка, вот что я вам скажу. Прямиком к нулевой ответственности. Раньше было: «Это меня Сатана попутал». Потом стало: «Мое тяжелое детство». А теперь вот появилось и новенькое: «Опухоль заставила». И к чему, спрашивается, все эти поиски оправданий приведут?
В его выпаде сквозило столько яда и пыла, что воцарилась неловкая тишина. Мина, которая, как подозревал Гурни, привыкла выступать в роли миротворца и массовика-затейника, попыталась переключить всеобщее внимание на менее щекотливую тему.
– Мадлен, до меня тут слухи дошли, вы кур завели. В самом деле?
Мадлен засияла.
– Никакие не слухи. У нас в сарае временно поселились три очаровательные маленькие несушечки и премилый задиристый петушок. Кукарекают, кудахчут и издают прочие уютные звуки. Не налюбуешься.
Мина с любопытством склонила голову набок.
– Временно поселились у вас в сарае?
– Ждут, пока мы построим им постоянное жилье – там, за двориком.
Она махнула рукой в сторону французских дверей.
– Смотрите только, чтоб было надежно, – предостерегла Патти с обеспокоенной улыбкой. – Кругом столько хищников, а куры, бедняжечки, совершенно беззащитны.
Брюс подался вперед на стуле.
– Слышали про хорьков?
– Да-да, наслышана, – торопливо заверила Мадлен, словно желая упредить описания, как именно хорьки убивают куриц.
Он понизил голос ради драматического эффекта:
– Опоссумы еще хуже.
Мадлен замигала.
– Опоссумы.
Айона резко поднялась и, извинившись, вышла в ванную комнату.
– Опоссумы, – зловеще повторил Брюс. – С виду-то они неуклюжие твари и вечно попадают под колеса. Но только пустите такого в курятник! Увидите совершенно другое животное – обезумевшее от вкуса крови. – Он оглядел стол, точно рассказывал страшилку детишкам ночью у костра. – Безвредный маленький опоссум растерзает всех кур до последней. На клочки разорвет. Как будто это их настоящая цель в жизни – превратить все живое вокруг в кровавые ошметки.
Наступившее ошеломленное молчание наконец нарушил Скип:
– Но опоссумы, конечно, не единственная угроза.
То ли тон этой реплики, то ли момент, в который она прозвучала, вызвали дружный взрыв смеха. Однако Скип продолжал на полном серьезе:
– Опасаться надо еще и койотов, лис, коршунов, орлов и енотов. Курочкой полакомиться всякий горазд.
– На счастье, у всех этих проблем есть простое решение, – с нескрываемым удовольствием сообщил Брюс. – Двенадцатизарядный дробовик!
По всей видимости, почуяв, что переключение разговора на кур было ошибкой, Мина наметила очередной поворот беседы.
– Мне все же хотелось бы вернуться к тому, о чем мы рассуждали, когда пришел Дэйв. С удовольствием выслушала бы его мнение о проблеме преступления и наказания в современном обществе.
– И я, – подхватила Патти. – Особенно хотелось бы услышать, что он скажет насчет зла.
Гурни проглотил последний кусочек лазаньи и посмотрел на ангельское личико напротив.
– Зла?
– Вы верите, что зло существует? – спросила Патти. – Или это надуманно, как ведьмы и драконы?
Вопрос этот вызвал у Гурни раздражение.
– По-моему, «зло» – вполне полезное слово.
– То есть, вы в него верите, – вмешалась Марго с другого конца стола таким тоном, точно засчитала очко противнику.
– Я осознаю наличие общечеловеческого опыта, для характеристики которого уместно использовать слово «зло».
– И что это за опыт?
– Когда делаешь что-нибудь такое, про что в глубине души твердо знаешь: это дурно.
– Ага, – протянула Патти с одобряющим огоньком в глазах. – Один знаменитый йог сказал как-то: «Рукоять клинка зла ранит глубже, чем острие».
– По-моему, звучит, как шарлатанские предсказания судьбы, – заметил Брюс. – Попробуйте, скажите это жертвам мексиканских наркобаронов.
Айона посмотрела на него без тени эмоций.
– О, таких выражений тьма тьмущая. «Причинив вред тебе, я причиняю самому себе вдвое больший». Толковать карму можно очень по-разному.
Брюс покачал головой.
– На мой взгляд, карма – сплошное очковтирательство. Если убийца причинил себе вред вдвое больший, чем тому, кого убил, – сказано ловко, хотя поди пойми, как это возможно, – не значит ли это, что уже не стоит трудиться, наказывая его? И тут вы попадаете в нелепое положение. Если веришь в карму, ловить и наказывать преступника совершенно бессмысленно. Но если вы хотите, чтобы убийцы были пойманы и наказаны, приходится признать, что карма – сплошное очковтирательство.
– И вот мы возвращаемся к теме преступления и наказания, – радостно встряла Мина. – И у меня к Дэйву вопрос. Похоже, что Америка теряет веру в нашу систему правосудия. Вы проработали на этом поприще более двадцати лет, верно?
Он кивнул.
– Вы знаете все сильные и слабые стороны системы, что в ней работает, а что нет. А значит, у вас должны иметься свои идеи насчет того, что там надо изменить. Очень хотелось бы услышать.
Вопрос порадовал Гурни не больше, чем порадовало бы предложение сплясать джигу на столе.
– Не думаю, что там можно что-либо изменить.
– Но ведь там столько всего неправильного, – снова подался вперед Скип. – Такое поле для улучшения!
– А вот Свами Шишнапушна, – безмятежно промолвила Патти, пребывающая на другой волне, – говорил: йоги и детективы – братья в разных одеждах, и те, и другие – искатели истины.
Гурни посмотрел на нее с сомнением.
– Я бы и рад думать о себе как об искателе истины, но я, скорее, просто обличитель лжи.
Патти распахнула глаза, по всей видимости, усмотрев в этом заявлении смысл более глубокий, чем Гурни туда вкладывал.
Мина попыталась вернуть разговор в прежнее русло.
– Так если бы завтра вам, Дэйв, доверили руководство всей системой, что бы вы изменили?
– Ничего.
– Не верю. Ведь она же в таком беспорядке.
– Ну, разумеется, в беспорядке. И каждая составляющая этого беспорядка на руку кому-то из стоящих у власти. И это такой беспорядок, продираться через который никому не хочется.
Брюс пренебрежительно махнул рукой.
– Глаз за глаз, зуб за зуб. И все дела! Умствования на пустом месте – это не решение, а проблема.
– Пинок по яйцам за пинок по яйцам! – вскричал Скип с глумливой ухмылкой.
Мина не отставала от Гурни.
– Вы сказали, что не стали бы ничего менять. Почему же?
