Губы у него скривились еще сильнее.
– Но он мертв? – предположил Гурни.
– Мертв? Еще бы не мертв! И в оба глаза вбито по четырехдюймовому гвоздю. И в оба уха – прямо в мозг. А пятый – в горло. Пять, на хрен, гвоздей. – Он помолчал, вглядываясь в лицо Гурни. – Что скажете?
– Да вот удивляюсь, что в новости ничего не попало.
– Отдел борьбы с организованной преступностью, – не столько сказал, сколько выплюнул Ангелидис. – Загребли все под ковер, точно кучу дерьма. Ни некролога, ни объявления о похоронах, ничего. Все хранят в тайне. Ну вы поверите? А знаете, почему они все держат в тайне?
Гурни счел этот вопрос чисто риторическим и отвечать не стал.
Ангелидис шумно всосал воздух между зубами и продолжил:
– Они держат это в тайне потому, что так им удобней думать, будто они что-то знают. Будто знают какую-то тайную хрень, которую не знает никто, кроме них. Как будто из-за этого у них есть власть. Секретная информация. А знаете, что у них есть на самом деле? Дерьмо вместо мозгов и зубочистки вместо причиндалов. – Он бросил взгляд на золотые «Ролекс» и улыбнулся. – Идет? Мне пора. Надеюсь, это вам поможет.
– Все это очень интересно. Только один последний вопрос.
– Конечно.
Он снова посмотрел на часы.
– Вы хорошо ладили с Карлом?
– Прекрасно. Он мне был как сын.
– Никаких разногласий?
– Ни малейших.
– И вас не раздражали все эти его речи о «мрази земли»?
– Раздражали? Вы о чем?
– В интервью прессе он называл людей, занятых в вашей сфере деятельности, мразью земли. Ну и в том же духе. Что вы об этом думали?
– Считал, ловко он завернул. Хорошо для предвыборной кампании. – Ангелидис показал на миску с оливками. – Очень вкусные. Мой кузен из Микен присылает специально для меня. Возьмите немножко домой, угостите жену.
Глава 26
Тут, твою мать, война, а не шахматный турнир
Добравшись до конца проселка, ведущего к дому, Гурни с изумлением обнаружил, что у сарая припаркован большой черный внедорожник. Опустив окно, чтобы проверить почтовый ящик, он убедился, что Мадлен уже забрала почту, а потом подъехал к блестящей «Эскаладе» и остановился перед ней.
Дверца отворилась. Появившийся из нее мускулистый верзила обладал сложением футбольного нападающего. По-военному коротко подстриженные волосы, русые, с проседью. Недружелюбные, налитые кровью глаза, застывшая неприятная усмешка.
– Мистер Гурни?
Гурни ответил ему дежурной улыбкой.
– Чем могу помочь?
– Меня зовут Майкл Клемпер. Это вам что-нибудь говорит?
– Следователь по делу Спалтеров?
– Именно.
Вытащив бумажник, он раскрыл его и показал удостоверение сотрудника бюро криминальных расследований. На фотографии, отображенной на ламинированной карточке, он был моложе и выглядел типичным безмозглым громилой из ирландской мафии.
– Что вы здесь делаете?
Клемпер сморгнул, усмешка у него чуть дрогнула.
– Надо поговорить – пока вся эта история, в которой вы замешаны, не вышла из-под контроля.
– История, в которой я замешан?
– Да вся эта хрень с Бинчером. Вы хоть про него знаете?
– Что именно?
– Какой он мерзавец?
Гурни немного поразмышлял над услышанным.
– Вас кто-то сюда послал – или это ваша собственная идея?
– Пытаюсь оказать вам услугу. Можно поговорить?
– Запросто. Говорите.
– Я имею в виду – по-дружески. Как будто мы в одной команде.
Во взгляде Клемпера читалась угроза. Но любопытство пересилило в Гурни осторожность. Он выключил мотор и вылез из машины.
– И что вы хотите мне сказать?
– Этот вот жиденок адвокат, на которого вы работаете, он ведь себе карьеру сделал на том, чтобы обливать грязью копов. Вы это знаете?
От Клемпера разило мятой, заглушающей кислый алкогольный душок.
– Я ни на кого не работаю.
– А вот Бинчер по телику другое сказал.
– За то, что он сказал, я не отвечаю.
– Так жиденок врет?
Гурни улыбнулся, хотя сам чуть изменил позу, чтобы при необходимости было удобнее защищаться.
– Может, вернемся в одну команду?
– Чего?
– Вы сказали, хотите дружески побеседовать.
– И скажу по-дружески, что Лекс Бинчер зарабатывает, докапываясь до всяких надуманных мелких нарушений, благодаря которым его скользкие клиенты могут гулять на свободе. Видели его домище в Куперстауне? Самый большой дом у озера – и каждый цент получен от наркоторговцев, которых он спас от тюрьмы, цепляясь к этим долбанным мелким деталям. Ну не дерьмо ли? Слыхали, да?
– Бинчер меня не интересует. Меня интересует дело Спалтеров.
– Отлично, давайте поговорим о нем. Кэй Спалтер убила мужа. Застрелила на хрен, прямо в голову. Ее судили, признали виновной и засадили за решетку. Кэй Спалтер – лживая шлюха, которая получила по заслугам. А теперь вот ваш жидовский приятель Бинчер пытается ее вытащить на основании…
Гурни перебил его.
– Клемпер? Сделайте одолжение. Меня не интересует, какие там у вас претензии к евреям. Хотите поговорить о деле Спалтеров – так говорите.
На лице полицейского вспыхнула такая ненависть, что Гурни на миг показалось, конфликт их вот-вот станет предельно – и брутально – прост. Незаметно для Клемпера он сжал правую руку в кулак и встал поустойчивее. Однако Клемпер снова неискренне улыбнулся и покачал головой.
– Ну ладно. Вот что я вам скажу. Ей на этих долбанных судебных неувязках никак не выехать. И вы-то, с вашим опытом, должны бы это понимать. Какого хрена вы пытаетесь вытащить эту потаскушку?
Гурни пожал плечами.
– А вы обратили внимание на проблему с перекладиной фонаря? – буднично спросил он.
– Вы о чем?
– О фонаре, из-за которого прямой выстрел из той квартиры был невозможен.
Если Клемпер и хотел изобразить неведение, то непроизвольная заминка выдала его.
– Ничего не невозможным. Стреляли-то оттуда.
– Как?
– Да легко! Если жертва стояла не совсем там, где показывали свидетели, и если стреляли не совсем из той точки, в которой было найдено оружие.
– Хотите сказать – если Карл находился по меньшей мере в десяти футах от места, на котором его на глазах у всех застрелили, и если стрелок стоял на стремянке.
