– Испугана?
– Она считает, вы хотите, чтобы вас убили.
Гурни покачал головой.
– В каждой из ситуаций, о которых она говорила, я сделал все возможное, чтобы остаться в живых. И я жив. Разве это не очевидное доказательство желания выжить?
Голубые глаза Кларета, казалось, видели его насквозь.
Гурни продолжал:
– В любой опасной ситуации я прилагаю все усилия…
– После того, как вы в нее попали, – почти шепотом перебил его Кларет.
– Простите?
– После того, как вы попали в опасную ситуацию, вы стараетесь остаться в живых.
– Что вы имеете в виду?
Кларет довольно долго молчал, а когда заговорил, голос его звучал ровно и мягко.
– Вы все еще считаете себя в ответе за гибель Дэнни?
– Что? Это тут при чем?
– Вина – могучая сила.
– Но я не… я не виноват в его смерти. Дэнни выскочил на мостовую. Погнался за чертовым голубем и спрыгнул с тротуара на мостовую. Его сбил какой-то гад, пьянчуга на красном спортивном автомобиле. Только что из бара вышел. Сбил и скрылся. Я не виноват в его смерти.
– Не в его смерти. Но в чем-то другом. Можете сказать, в чем?
Гурни глубоко вдохнул, глядя на потертости от ног на столе. Закрыл глаза, снова открыл их и заставил себя посмотреть на Кларета.
– Я должен был лучше за ним следить. С четырехлеткой… Должен был следить. А я не заметил, куда он бросился. А когда посмотрел…
Голос у него оборвался, взгляд снова уткнулся в столешницу.
Через некоторое время он снова поднял глаза.
– Мадлен настояла, чтобы я обратился к вам, и вот я здесь. Но я и правда не понимаю, зачем.
– А знаете, что такое вина?
Какая-то психологическая грань Гурни обрадовалась вопросу – или, по крайней мере, возможности ускользнуть в абстрактные материи.
– Ну, вина как факт – это, должно быть, личная ответственность за то, что случилось. А вина как чувство… неприятное ощущение, что ты сделал то, чего не следовало.
– Неприятное ощущение – что именно, по-вашему, оно собой представляет?
– Неспокойную совесть.
– Это общепринятый термин, но он не объясняет ровным счетом ничего.
– Ладно, Малькольм, тогда вы мне объясните.
– Вина – это болезненная и неудовлетворенная тяга к гармонии, потребность расплатиться за свои прегрешения, скомпенсировать их, восстановить баланс, равновесие.
– Какое еще равновесие?
– Между этикой и поступками. Когда мои поступки не соответствуют моей системе ценностей, тем самым я создаю разрыв, источник напряжения. А разрыв создает ощущение дискомфорта. Сознательно или подсознательно, но мы стремимся залатать этот разрыв. Стремимся обрести душевный покой, залатав разрыв, расплатившись за сотворенное.
Охваченный внезапным нетерпением, Гурни сменил положение в кресле.
– Послушайте, Малькольм, если вы это к тому, что, мол, я ищу смерти, чтобы расплатиться за гибель сына, то почему тогда я не довожу дела до конца? Полицейскому чертовски легко подставиться под пулю. Но, как я уже говорил, вот он я, тут, живой и невредимый. Разве человек, который всерьез хочет умереть, сумеет остаться в таком добром здравии? Ну, то есть, разговоры о моем желании умереть – это ведь явная чепуха!
– Согласен.
– Согласны?
– Вы не убивали Дэнни. Так что погибнуть самому вам кажется нерациональным. – Тонкая, почти игривая улыбка. – А вы ведь крайне рациональный человек, да, Дэвид?
– Что-то я за вами не поспеваю.
– Вы сказали мне, что ваша вина в том, что вы не уследили за сыном, позволили ему выскочить на улицу, где его сбила машина. Послушайте, что я сейчас скажу, – и ответьте, правильно ли я описываю ситуацию. – Кларет немного помолчал и медленно, четко выговаривая слова, произнес: – Дэнни остался совсем один, без защиты, один на один со слепой, равнодушной вселенной. Судьба подбросила монетку – возник пьяный водитель, и Дэнни погиб.
Гурни слышал эти слова, понимал правоту Кларета – но не чувствовал ничего. Точно луч света, скользящий по стеклу.
Кларет довел свою мысль до конца с той же прямотой.
– В том виде, в каком это представляется вам, именно ваша рассеянность – поглощенность своими мыслями – отдала вашего сына на милость случая, судьбы. Именно в этом, как вы думаете, и состоит ваша вина. И время от времени случаются ситуации, в которых вы видите возможность подвергнуться той же опасности, какой подвергли его. И вам кажется, что так только справедливо – справедливо, если вашу судьбу решит такой же беспристрастный бросок монетки, справедливо обойтись с собой столь же небрежно, как вы обошлись с сыном. Это ваша тактика погони за равновесием, справедливостью, душевным спокойствием. Ваши поиски гармонии.
Они долго сидели молча. В голове у Гурни была пустота, в душе – онемение. Наконец Кларет ошеломил его последним внезапным выводом:
– Ну и, конечно же, ваш подход – лишь доказательство эгоцентричного и крайне ограниченного самообмана.
Гурни заморгал.
– Почему самообмана?
– Вы игнорируете все, что по-настоящему важно.
– Например?
Кларет начал было отвечать, но умолк, закрыл глаза и сделал несколько медленных глубоких вдохов и выдохов. Когда он осторожно положил на колени руки, их болезненная, невозможная хрупкость снова бросилась в глаза.
– Малькольм?
Кларет чуть приподнял над коленом правую руку, словно успокаивая собеседника. Через минуту-другую он открыл глаза. Голос его звучал почти шепотом.
– Простите. Лекарство не так уж и идеально.
– Что с вами? Это..?
– Гнусный рак.
– Излечимый?
Кларет тихонько засмеялся.
– В теории – да. В реальности – нет.
Гурни молчал.
– А живем-то мы в реальности. Пока не умрем.
– У вас сильные боли?
– Я бы сказал, периодические неприятные ощущения. – Его словно бы что-то забавляло. – Наверное, гадаете сейчас, сколько мне осталось. Ответ – месяц, может, два. Поживем – увидим.
Гурни попытался сказать что-нибудь, уместное случаю.
– Господи, Малькольм, мне так жаль.
– Спасибо. Ну а теперь, учитывая, что время у нас ограничено – как ваше, так и мое, – давайте поговорим о том, где мы живем. Или должны были жить.
– В смысле?
– О реальности. О месте, где мы должны жить, чтобы оставаться в живых. Расскажите мне кое-что. Про Дэнни. У вас было для него какое-нибудь прозвище?
