Она смотрела на него, как на ненормального.
Хардвик повернулся к Гурни и продолжал, будто тот попросил его уточнить:
– У Скрэнтона приготовят все завтра к четырем часам.
– То есть, ты вернешься сюда, когда уже стемнеет, – заметил Гурни. – Не лучшее время, чтобы расставлять оборудование по лесу.
– Ну и ладно. У нас на установку есть еще воскресное утро. А потом займем позиции. Продюсер Борка сказал, они начнут давать анонсы во время утреннего воскресного выпуска, а потом весь день, до самого последнего выпуска новостей.
– И они на это согласились? – кисло спросила Эсти. – Вот так просто?
– Вот так просто, крошка.
– И их не волнует, что это сплошь брехня и выдумки?
Хардвик прямо-таки сиял.
– Ничуточки. А с какой бы стати? Борк обожает всевозможные катастрофы, а все это напоминает именно катастрофу.
Эсти легонько кивнула – скорее смирившись, чем соглашаясь.
– Кстати, Дэйви, – продолжал Хардвик. – На твоем месте я убрал бы дохлого петуха из раковины. Вонища от него та еще.
– Ладно, я им займусь. Но сначала – хорошо, что ты мне напомнил, – один нюанс. У нас тут еще маленькое дополнение к анонсу на «РАМ-ТВ». Трагическая автокатастрофа.
Глава 52
Флоренция в огне
После того как Хардвик и Эсти уехали – ее юркий «Мини» и его громыхающий «Понтиак» завернули за сарай и покатили вниз по дороге, – Гурни остался сидеть, глядя на груду досок и раздумывая над проектом постройки курятника, для которого эти доски предназначались.
От курятника мысли его вернулись к Горацию. Гурни заставил себя вылезти из кресла и отправиться в кладовую.
Чуть позже, снова захоронив петуха и вернувшись в дом, он осознал, что организованность и собранность, владевшие им во время встречи с Хардвиком и Эсти, куда-то улетучились. Теперь он сам поражался, до чего же схематично и обрывочно, зависит от импровизаций то, что он так отважно называет планом. Теперь вся эта скороспелая затея казалась полнейшим дилетантством, плодом злости, самоуверенности и необоснованного оптимизма, без учета фактов и реальных возможностей. Ни его спокойствие, ни бравада Хардвика тут были неуместны. Гораздо адекватнее – тревожная неуверенность Эсти.
Да что они, в конечном итоге, знали про Петроса Паникоса помимо сплетения слухов и россказней, исходящих из источников самой разной степени надежности? Недостоверность информации открывала двери очень широкому спектру возможностей.
Так в чем же он все-таки уверен?
По правде сказать, мало в чем. Если не считать непримиримости и жестокости врага – его не раз доказанной готовности пойти на что угодно, лишь бы достичь цели и настоять на своем. Если, как учил один из профессоров Гурни по философии, зло – это «разум на службе у аппетита, не сдержанного никакой моралью», то Питера Пэна можно было назвать настоящим воплощением зла.
Хорошо. А еще в чем он уверен?
Коли уж на то пошло, не оставалось сомнений и в том, что карьера Эсти под угрозой. Эсти поставила на карту все, лишь бы помочь им в предприятии, более всего напоминающем сейчас летящий под откос поезд.
И еще один неоспоримый факт. Гурни вновь подставился под прицел безжалостного убийцы. Хотелось бы, конечно, хоть самому поверить, что на сей раз все обстоит иначе – что обстоятельства требовали подобного риска, но он знал, что никого не сумеет убедить в этом. Уж точно не Мадлен. Уж точно не Малькольма Кларета.
В жизни нет ничего важнее любви.
Так сказал Кларет, когда Гурни уходил из его маленького кабинета, переделанного из летней веранды.
Размышляя теперь над этой фразой, Гурни осознал две вещи. Во-первых, это абсолютная правда. И во-вторых, совершенно немыслимо всегда держать эту истину в голове на переднем плане. Противоречие поразило Гурни, показалось очередной пакостной шуточкой, какую разыгрывает с людьми их природа.
От дальнейшего сползания в омут бессмысленных умопостроений и депрессии его спас звонок домашнего телефона в кабинете.
На экране высветилось имя Хардвика.
– Да, Джек?
– Через десять минут после того, как я уехал, мне позвонил кореш из Интерпола. Судя по его тону – в последний раз позвонил. Слишком уж настойчиво я вытягивал из него все мельчайшие детали, какие он только мог раскопать в старых документах по семейству Паникосов. Прилепился к нему, как пиявка, – что вообще-то не в моей натуре, но ты ведь хотел побольше информации, а я живу ради служения тем, кто достойнее меня.
– Похвальное качество. И что ты обнаружил?
– Помнишь пожар в деревне Ликонос, при котором сгорела семейная сувенирная лавка? И погибло все семейство, кроме усыновленного поджигателя. Так вот, выяснилось, что это была не просто сувенирная лавочка, а у нее еще был маленький филиал, вроде дочернего предприятия, которым заправляла мать. – Он помолчал. – Продолжать надо?
– Дай, угадаю. Это была цветочная лавка. А мать звали Флоренс.
– Флоренсия, если уж совсем точно.
– Она погибла со всей семьей, да?
– Ну да, в огне – все до одного. А теперь маленький Питер разъезжает в фургончике с надписью «Цветы Флоренции». Какие идеи на этот счет, старичок? По-твоему, убивая людей, он о мамочке думает?
Гурни ответил не сразу. Второй раз за день употребленное собеседником словосочетание – в первый раз это были слова Эсти про «выстрелы с холма» – заставило его отвлечься от темы. На сей раз эту роль сыграло Хардвиково «в огне».
Ему вдруг вспомнилось одно из старых дел, где фигурировал сгоревший автомобиль. Он потом использовал это дело в качестве примера на семинаре «Психология расследования» в академии. Странность же заключалась в том, что вот уже в третий раз за последние дни то дело всплывало у него в памяти. Сейчас отправная точка – слова «в огне» – вроде бы логична, но в двух предыдущих случаях никакой явственной связи не просматривалось.
Гурни считал, что лишен суеверий и предрассудков, но когда что-то такое – в данном случае одно конкретное дело – снова и снова вторгалось в его сознание, он научился не игнорировать эту подсказку. Вопрос только в том, что ему теперь с ней делать.
– Эй, старичок, ты еще там?
– Здесь, здесь. Просто задумался кое над чем из твоего рассказа.
– Тебе тоже сдается, что у нашего маньячка были проблемы с мамочкой?
– С серийными убийцами случается.
– Верно. Материнская магия. В общем, пока все. Просто решил, ты захочешь знать про Флоренсию.
Хардвик разъединился. Гурни, мысли которого были заняты старым делом со сгоревшим автомобилем, не возражал. В прошлый раз это же дело всплыло у него в памяти после истории Эсти о стрельбе в переулке. Что же между этими случаями общего? Возможно ли, что оба каким-то образом соотносятся с делом Спалтеров? Лично он никакой связи не улавливал. Но, может, Эсти найдет?
