– Ты отправила Моска в Амфитеатр в тот день?
– Я знала, что он ушел туда.
– Ты понимала, насколько там было жарко? Ты когда-нибудь подозревала, что у него больное сердце? Пыталась остановить его?
– Я не назойлива.
– Итак, Моск закипел; ты просто вытерла пену с кухонной плиты и достала чистый горшок! Где ты откопала Эприя, аптекаря?
– Он сам нашел меня.
Она слишком долго держалась спокойного тона; невиновный уже давно бы орал на меня.
– Когда Моска хватил удар в театре, кто-то побежал в его лавку за лекарством, в надежде оживить пострадавшего, но без пользы. Моск уже отправился к богам. Жизнь бывает жестокой; когда я оплакивала своего мужа, Эприй пришел требовать плату за микстуру.
– Ты быстро уговорила своего кредитора!
Северина позволила себе, в знак признательности, слегка улыбнуться, и я знал, что она заметила мою ответную усмешку.
– Тогда вот что – он задохнулся?
Она кивнула. Ее хлопотливые ручки продолжали работать за ткацким станком, в то время как я потерял всякое желание испытывать к ней сочувствие; я представил те же самые руки, удерживающие аптекаря во время смертельных судорог.
– Ты была дома?
– В другой комнате.
Я наблюдал, как она мысленно готовится к новой линии допроса. Она слишком много раз повторяла эту историю, чтоб я мог ее обеспокоить.
– Он был без сознания, когда меня позвали. Я сделала все, что могла, чтоб заставить его снова дышать; большинство бы людей ударилось в панику. Пастилка застряла очень глубоко. Врач выяснил это уже после случившегося, но в тот момент, обезумевшая от испуга, я признаю, потерпела неудачу. Я винила себя – но тебе придется признать, что это был всего лишь несчастный случай.
– Он кашлял? – насмешливо спросил я.
– Да.
– Давно?
– Мы жили на Эсквилине.
Хорошо известен как нездоровый район; она придала своему способу убийства достоверность.
– Кто дал ему ментоловую пастилку?
– Я думаю, он сам назначил их себе! Он всегда держал шкатулку из мыльного камня с ними. Я никогда не видела, чтоб он их брал оттуда, но он сам мне сказал, что они для лечения его кашля.
– Ты по своей инициативе стала участвовать в его деле? Умный и услужливый партнер. Я побьюсь об заклад, первое, что ты сделала войдя в его дом в наряде невесты, это предложила составить каталог его рецептов, с указанием содержания ядов в каждом… Что случилось с Гриттием Фронтоном?
В этот раз она дрогнула:
– Ты должен это знать! Его сожрало животное. И прежде, чем ты спросишь, я отвечу – я не касалась его дел. Я никогда не бывала на арене,где это произошло, или где-либо поблизости, когда Фронтон погиб.
Я покачал головой:
– Я слышал, что сцена была очень кровавая!
Северина не сказал ничего. Ее лицо всегда было настолько белым, что было невозможно решить, взволновалась ли она сейчас. Но я знал, о чем я сейчас думал.
У нее в запасе было слишком много хорошо подготовленных ответов. Я попытался задать глупый вопрос:
– Кстати, ты знала эту пантеру?
Наши взгляды встретились. Это было интересное противостояние.
Я, должно быть, поколебал ее самоуверенность.
Северина посмотрела на меня оценивающе.
– Ты, должно быть, очень храбрая, – сказал я, – раз решились сделать это огненного цвета покрывало к еще одной свадьбе.
– Это хорошая ткань, я ткала ее сама!
Рыжая вернула себе самообладание. Эта самоирония делала ее голубые, холодные глаза привлекательными.
– У одинокой женщины, не имеющей опекуна, очень ограниченный круг общения.
– И верно, это ужасно, быть домохозяйкой, у которой никого не осталось, чтоб приветствовать его дома…
К этому времени, если бы я не слышал так много грязных подробностей о том, что случилось с ее мужьями, я вполне мог бы позволить ей одержать над собой верх. Я ожидал чего-то вроде приглашения на званый ужин у вампира. Мне была неприятна мысль, что эти тихие семейные привычки, лишь фасад, скрывающий расчетливую жестокость. Девушки, которые ткут и ходят по библиотекам должны быть безопасными.
– Ты должно быть в восторге, раз нашла астролога, предсказавшего, что твой следующий муж переживет тебя?
– Тюхе тебе это рассказала?
– Ты знала, что она сделает это. Ты же предупредила ее, что я иду по твоему следу? Она выглядела очень хорошо подготовленной к моему визиту.
– Мы, женщины-профессионалы держимся заодно. – ответила мне Северина сухим тоном, который напомнил мне и саму Тюхе.
– Ты закончил, Фалько? У меня есть еще чем сегодня заняться.
Я почувствовал разочарование, когда она прервала беседу. Затем я увидел, как она попыталась отыграть назад. Ошибкой была попытка избавиться от меня; мой допрос с пристрастием должно быть вызвал у нее смятение чувств. Несколько вяло она добавила:
– Если только у тебя есть еще какие-то вопросы?
Я слегка улыбнулся, давая понять, что ее защита выглядит уязвимой.
– Больше ничего.
Мои синяки сковывали тело. Все тяжелее становилось терпеть эту боль. Чтоб это прошло, потребуется несколько дней.
– Благодарю за потраченное на меня время. Если у меня появятся еще вопросы, я приду прямо сюда и просто задам их тебе.
– Как рассудительно!
Ее взгляд вернулся к моткам цветной шерсти в низенькой корзинке у ее ног.
– Признайся, – я решил подольститься, – служанка делает за тебя эту тяжелую работу, после того как гости уходят!
Северина подняла глаза:
– Не так, Фалько. – она позволила тени печали мелькнуть на ее, обычно сдержанном, лице. Трогательное зрелище. – Все на самом деле не так.
– Ах, замечательно. Мне понравилась твоя сказка. Я наслаждался хорошо сыгранной комедией.
Невозмутимая охотница за золотом приказала мне:
– Убирайся из моего дома, Фалько.
Она была жесткой, и, до определенной степени, честной; мне это нравилось.
– Я ухожу. И последний вопрос: шайка Гортензиев выглядит сплоченной маленькой кликой. Разве ты не чувствуешь себя неуместной?
– Я готова приложить усилия.
– Умная девочка!
– Это наименьшее, что я могу сделать для Нова.
Она была умна, но когда я уходил, ее глаза следовали за мной более пристально, чем следовало бы.
Я похромал в ближайшую открытую баню, прошел прямо в жаркое отделение и позволил своим синякам и ссадинам отмокать в горячей воде. Рана от меча, которую я нянчил, сидя в Латомийской тюрьме, частично открылась, когда меня бросали туда-сюда рабы охотницы за золотом. Я лежал в горячем бассейне, позволяя себе погрузиться в приятное забытье, и теребя незабинтованную рану; то, что не следует делать, но всегда делаешь.
