Мы практиковали этот болезненный танец столько раз, что я быстро выскользнул из их захвата. Бросив еще одно или два оскорбления, я припустил прочь по улице. Они были слишком ленивы, чтобы бегать за мной.
Я был на свободе уже час. И я был уже побит и пребывал в унынии. В Риме, городе домохозяев, свобода сулит двусмысленные радости.
III
Отец Елены Юстины, сенатор Камилл Вер, жил около Капенских ворот
18. Превосходное место, недалеко от Аппиевой дороги, где она выходит за городскую стену времен республики. По дороге мне удалось найти еще одну баню, чтобы ублажить урожай свежих синяков. По счастью, Родан и Асиак всегда молотят по грудной клетке жертвы, так что мое лицо осталось без опознавательных знаков. И если я не забуду не вздрагивать, Елене не узнает о них, ей это без надобности. Болезненного вида сирийской аптекарь продал мне мазь для раны от меча, и мой бедный бок был обихожен, хотя мазь и оставила жирной след на моей тунике, голубоватой, как плесень на стенной штукатурке, которая и не была предназначена, чтобы производить впечатление на модников из окрестностей Капенских ворот.
Привратник в доме Камиллов меня знал, но, как и обычно, отказался впускать. Я не позволил этому вшивцу надолго задержать меня. Я пошел за угол, где позаимствовал шляпу у дорожного рабочего, вновь постучал, повернувшись спиной, и когда привратник глупо открыл, думая что это бродячий торговец, я прошмыгнул внутрь, убедившись, что мой ботинок хорошенько припечатал его по лодыжке, когда он встал на моем пути.
– За четвертак
19 я бы оставил тебя перед запертой дверью! Я Фалько, ты, баранья отбивная! Сообщи обо мне Елене Юстине, или твои наследники будут ссориться за обладание твоими лучшими сандалиями, раньше, чем ты ожидаешь!
Как только я оказался в доме, он стал относиться ко мне с угрюмым уважением. То есть, он вернулся к себе в каморку, чтобы догрызть яблоко, в то время как я отправился искать свою принцессу самостоятельно.
Елена была в приемной, бледная и задумчивая, с тростниковым пером в руке. Ей было двадцать три - или, возможно, двадцать четыре, в то время я понятия не имел, когда у нее был день рождения; даже после того, как я побывал в постели с их сокровищем, я не был приглашен участвовать в семейных торжествах в доме сенатора. Они только позволяли нам видеться, вот и все, потому что их самих допекло своеволие Елены. Прежде, чем она встретила меня, она была замужем, но решила развестись (по эксцентричной причине, мол ее муж с ней никогда не разговаривал), так что ее родители уже поняли, что их старший отпрыск была еще тем наказанием.
Елена Юстина была высокой, статной девушкой, чьи прямые темные волосы были подвергнуты пытке горячей завивкой, хотя они изо всех сил и сопротивлялись. У нее были красивые карие глаза, которым не нужна была косметика, хотя ее горничные и накладывали ее из принципа. Дома она носила очень мало украшений, и от этого выглядела ничуть не хуже. В компании она была застенчивой, даже наедине с близким другом, вроде меня, она могла бы сойти за скромницу, пока не начнет трубить о своих убеждениях - да так, что дикие псы сорвутся со сворок и помчатся по улицам в поисках укрытия. Я считал, что могу управиться с ней - но я никогда не испытывал свою удачу.
Я встал в дверях со своей обычной неучтивой усмешкой. Елена приветствовала меня сладкой и непринужденной улыбкой. Это было лучшее, что я видел за всю неделю.
– Почему такая красивая девушка, как ты, сидит в одиночестве и строчит рецепты?
– Я переводила Историю Греции, - заявила Елена надменно. Я заглянул через плечо. Это был рецепт фаршированных фиг.
Я наклонился и поцеловал ее в щеку. Потеря нашего ребенка, из-за которой мы оба до сих пор переживали, придала болезненную формальность нашим отношениям. Затем наши правые руки нашли и вцепились друг друга с таким пылом, что напыщенные старые адвокаты из базилики Юлия
20 могли бы и осудить нас.
– Я так рада тебя видеть! - прошептала Елена страстно.
– Нужно больше, чем тюремные засовы, чтобы удержать меня вдали от тебя.
Я раскрыл ее ладонь и приложил к своей щеке. Ее пальцы были надушены эксцентричным сочетанием редких индийских благовоний и чернилами из дубовых орешков - совсем не похоже на затхлые запахи, что витали вокруг уличных девиц, которых я знавал раньше.
– О, сударыня, я люблю тебя, - признался я (все еще охваченный эйфорией от моего недавнего освобождения). – И это не из-за того, что я узнал, что это ты заплатила за аренду моей квартиры!
Она выскользнула из кресла, чтоб встать на колени рядом со мной, укрыв голову. Дочь сенатора вряд ли допустит, чтоб домашний раб нашел ее плачущей в подол каторжника, - но я погладил успокаивающе ее шею, на всякий случай. Кроме того, задняя честь шеи Елены была очень привлекательным местом для незанятой руки.
– Не понимаю, почему ты беспокоишься обо мне, - заметил я через некоторое время. – Я неудачник. Я живу в дыре. У меня нет денег. Даже крыса в моей камере смеялась, когда смотрела на меня. Всякий раз, когда ты нуждаешься во мне, меня нет рядом…
– Брось ворчать, Фалько! – Елена фыркнула глядя вверх, на ее щеке отпечаталась вмятинка от пряжки моего ремня, но оставаясь в прежней позе.
– Я выполняю работу, к которой большинство людей и не притронется, - продолжал я мрачно. – Мой собственный работодатель бросает меня в тюрьму и забывает, что я существую.
– Ты был выпущен.
– Не совсем так! - признался я.
Елена никогда не спорила о вещах, с которыми, как она считала, я должен разбираться сам.
– Что ты намерен теперь делать?
– Снова работать на самого себя.
Она ничего не сказала, не нужно было спрашивать, почему я столь безрадостен. Мой блистательный план имел одну большую проблему: мой заработок, работай я сам по себе, будет гораздо меньше, чем жалованье за служение на благо общества, несмотря на то, что кассиры Веспасиана задолжали мне уже за несколько месяцев.
– Как ты думаешь, это глупо?
– Нет, ты совершенно прав! - без колебаний согласилась Елена, хотя она, должно быть, понимала, что уход с государственной службы уничтожал всякую надежду на мой брак с патрицианкой. – Ты рисковал жизнью для государства. Веспасиан нанял тебя потому, что он знал, во сколько ты ему обойдешься. Но, Марк, ты слишком хорош, чтобы страдать из-за жалких подачек от скупого работодателя и мелочной ревности Дворца…
