XLI
Я встал. Очень медленно.
– Куда ее тебе, легат
120?
Он был маленьким человеком. Когда он появился из коридора, он держал мой подарок за пасть, потому что не мог обхватить рыбу руками; рыбина была в длину почти с самого доставщика. И шире него.
– Вали ее сюда…
Человечек застонал, затем отклонился назад и закинул рыбу боком на маленький столик, который я иногда имею привычку ставить под локоть. Затем, будучи человеком, который доводит игру до конца, он стал прыгать вверх и вниз, каждый раз заталкивая все большую часть скользкой рыбы на столик. Северина резко вскочила, устрашенная хвостом, размером с веер из страусиных перьев, что свесился с края стола в футе от ее носа.
Не было никакого запаха. Рыба была в прекрасном состоянии.
Доставщик, казалось, получил достаточное удовольствие от спектакля, который вызвал его приход, но я решил на этот раз пожертвовать полуауресом, что держал про запас в своей тунике для действительно стоящих чаевых.
– Спасибо, легат! Наслаждайся своим приемом…
И он удалился гораздо более легким шагом, чем когда заявился сюда.
– Прием? – намекнула Северина, стараясь выглядеть скромной. – Ты собираешься пригласить меня?
Я чувствовал себя настолько слабым, что позволил бы ей уговорить себя. Это могло создать для меня кучу трудностей, размером с гору Олимп.
Затем дверь распахнулась во второй раз, чтоб впустить того, кто никогда не считал нужным стучаться, если был хоть малейший шанс застукать кого-либо за чем-нибудь скандальным.
– Привет, ма! – крикнул я отважно.
Ма посмотрела на Северину Зотику тем взглядом, который она приберегает для противных мягких вещей, найденных позади темных кухонных полок. Затем она посмотрела на мой экстравагантный подарок.
– Твой поставщик рыбы нуждается в выговоре. С каких это пор ты начал покупать рыбу не на вес, а в длину?
– Должно быть это путаница, все что я заказал – это каракатица.
– В этом ты весь. Дворцовые идеи о грязных деньгах… Теперь ты захочешь большую тарелку!
Я вздохнул:
– Я не могу это держать тут, ма. Лучше я отошлю это в подарок Камиллу Веру. Может выйдет для меня что из этого хорошее…
– Это один из способов проявить твое уважение к сенатору… Жаль. Я могла бы сделать отличный бульон из костей.
Моя мать все еще не снизошла до разговора с Севериной, но позволила ей узнать, что у меня есть влиятельные друзья. Рыжие всегда расстраивают мою мать. И в целом, она неодобрительно относится к моим клиентам женского пола.
Ма куда-то вышла, так что я мог избавить нас от объяснений при ней.
– Северина, я должен буду подумать о твоем предложении.
– Тебе надо спросить разрешения у мамы? – съязвила она.
– Нет. Я должен посоветоваться со своим парикмахером, посмотреть "черные дни" в своем календаре, принести в жертву красивую девственницу и изучить внутренние органы овец с закрученными рогами… Я знаю, где можно раздобыть овец, но вот с девственницами сложнее… И мой парикмахер уехал за город. Дай мне сутки.
Она хотела поспорить, но я жестом указал на палтуса, чтоб она поняла, я серьезно отношусь к организации чего-либо.
Моя мать тут же появилась, освобождая Северине выход с оскорбительной деликатностью. В ответ Северина послала мне гораздо более сладкую улыбку, чем обычно, закрывая за собой дверь.
– Будь с ней осторожней! – пробормотала мама.
Ма и я печально посмотрели на огромную рыбу.
– Мне придется сожалеть, отдавая ее.
– Ты никогда не заполучишь другую!
– Я чувствую зуд, чтоб оставить ее у себя, но как я смогу ее приготовить?
– Ох, смею сказать, мы сможем что-нибудь придумать…
– Камилл Вер никогда не одобрял меня, так или иначе…
– Нет, – согласилась ма, – Но можно пригласить его отведать этой рыбы.
– Не сюда!
– Тогда пригласи Елену.
– Елена не придет.
– Она никогда не придет, если никто ее не попросит! Ты обидел ее?
– Почему ты считаешь, что я в чем-то виноват? Мы лишь обменялись парой слов.
– Ты никогда не изменишься!.. Значит это улажено, – решила моя мать.
– Скромное семейное торжество. И имей в виду, – добавила она на случай, если эта новость каким-то образом приободрит меня, – я всегда считала, что палтус – безвкусная рыба.
XLII
Временами мне казалось, что моя мать ведет двойную жизнь. Я гнал эту мысль, потому что римскому мальчику неприлично подозревать женщину, которая дала ему жизнь.
– И когда же это ты ела палтуса?
– Твой дядя Фабий поймал однажды.
Это походило на правду. Ни у кого из моей родни не хватило бы мозгов подарить палтуса императору, все что попадалось им в руки, шло прямо в кастрюлю.
– Это была совсем молодая рыба. С этой громадиной и рядом не стояла.
– Если Фабий поймал ее, это было предсказуемо!
Рядом с дядей Фабием все выглядело маленьким – семейная шутка.
– Ты же не хочешь, чтоб она горчила. Я вырежу жабры, – вызвалась мать.
Я позволил ей это сделать. Ей нравилось думать, что я все еще нуждаюсь в уходе. Кроме того, мне нравилась мысль, что моя крошечная, пожилая мама нападает с ножом на что-то огромное.
В идеале, стоило бы запечь его в духовке. Для этого потребовался бы соответствующий горшок (но не было времени, чтоб его делать), а затем поручить приглядывать за ним бездельникам из какой-нибудь общественной пекарни. Я мог бы построить себе собственную духовку, но, кроме того, что мне надо было сперва натаскать к себе домой кирпичей, я опасался возможного пожара, а кроме того, любое сооружение, достаточно большое, чтоб вместить моего палтуса, может привести к тому, что пол моей квартиры провалится.
Я решил его сварить. Плоскую рыбу нужно только осторожно кипятить на медленном огне. Мне нужна была огромная кастрюля, но у меня была идея. На чердаке в доме моей матери, где члены семьи держали не понравившиеся им новогодние подарки, хранился огромный овальный щит, который мой покойный брат Фест приволок домой. Он был сделан из какого-то бронзового сплава, и Фест утверждал, что это дорогая антикварная вещь с Пелопоннеса. Я расстроил его, поклявшись, что это, на самом деле, кельтская поделка, должно быть, дешевый сувенир, который мой бестолковый брат или выиграл на пари, или подобрал на пристани в Остии. Фест еще больше бы расстроился, узнав, что я превратил его пыльный сувенир в огромную кастрюлю для рыбы.
