Я улыбнулся:
– Эту теорию я как раз и обдумывал.
– Дело в том, – медленно произнесла она, – мне кажется, теперь я смогу вспомнить имя этого кладовщика…
– Таинственный Гай? – я выпрямился. – Тот, кто освободил пантеру, тот, на кого потом обрушилась стена?
Что-то щелкнуло в моем мозгу, пока мы тут тихо сидели, детали, которые я услышал от Петрония: "…Трое детей погибли, когда обрушился пол… Гортензии в среднем раз в месяц получают судебный иск… Целая стена недавно рухнула и насмерть придавила мужчину где-то на Эсквилине…"
– Его имя случайно было не Церинт, я правильно полагаю?
– Ты поганый жук… – обвинила меня Талия смеясь. – Ты давно это знал!
Я знал кое-что еще. Я теперь понял, чтоб было настоящей причиной смерти Гортензия Нова.
LXII
День подходил к концу. Когда я добрался до особняка Гортензиев, уже стемнело, но его владельцы так любили показывать всем свое богатство, что они выставили ряды смоляных факелов и десятки мерцающих светильников. Как обычно я оказался в приемной, в которой я еще не бывал до этого, совершенно один.
Вольноотпущенники смело отложили в сторону свою скорбь по Нову и теперь развлекались с друзьями. Стоял тонкий запах ароматных гирлянд, и время от времени, когда двери приоткрывались, до меня доносился звон смеющихся голосов и дробь тамбурина. Сообщение которое я отправил, было обрамлено тайной, и внизу содержало предупреждение. От Сабины Поллии вернулся раб и попросил меня подождать. Чтоб мне было веселее скоротать время, пока компания набивала брюхо, она прислала мне несколько угощений, изящно сервированных на трех серебряных тарелках, в сопровождении графина выдержанного сетийского вина из их погреба. Я нашел, что угощения первосортные, но так как я был не в настроении угощаться этими лакомствами, то я нашел, что будет вполне вежливо выпить хотя бы их сетийское.
На винном подносе была пара кувшинчиков с холодной и горячей водой, маленькая угольная горелка для подогревания вина, чашечка с пряными травами, ситечко и изогнутый бокал для вина из зеленого сирийского стекла. Я забавлялся около получаса с этими предметами, затем развалился на кушетке, украшенной серебряными львами, и задумчиво разглядывал ярко украшенную комнату. Она была слишком вычурно украшена, чтоб быть комфортной, но я достиг того состояния, что лежать посреди этой безвкусицы, кидая на нее презрительный взгляд, соответствовало моему мрачному настроению.
Вскоре появилась Сабина Поллия. Она слегка покачивалась и предложила подать мне еще вина из ее незапятнанных рук. Я сказал ей, что у меня вполне достаточно, если не брать травы и воду. Она рассмеялась, наполнила два бокала и села рядом со мной, а затем мы отважно залпом осушили сетийское, не разбавленное.
После стольких дней на диете для болящего, вино имело вкус более насыщенный, чем я мог справиться. Но я покончил с вином, поднялся на ноги и налил себе еще немного. Я вернулся, чтобы сесть рядом с Поллией. Она закинула одну руку на спинку кушетки, и оперлась о другую, так что я мог смотреть ей прямо в ее изящное личико. От нее шел аромат каких-то пьянящих духов, сделанных и желез животных. Она слегка покраснела и наблюдала за мной опытным взглядом полузакрытых глаз.
– У тебя есть, что сказать мне, Фалько?
Я лениво улыбнулся, восхищаясь ею вблизи, пока ее рука бесцельно теребила мое ухо. Превосходное вино хорошо согревало мою гортань.
– Я могу рассказать о многих вещах, Сабина Поллия, и большинство из них не имеют отношения к причине, по которой я пришел сюда!
Я провел пальцем по идеальной линии ее щеки. Выражение ее лица говорило о ее неосведомленности этой причиной. Я тихо спросил:
– Ты и Атилия знаете,что есть свидетели того, что вы отравили торт?
Она стала более сдержанной.
– Может стоит пригласить сюда Атилию?
В ее голове не чувствовалось ни смущения, никакого иного чувства, которое я мог бы заметить.
– Как хочешь.
Она не двинулась с места, чтоб послать за своей подругой, так что я продолжал.
– Гортензию Атилию, в какой-то мере извиняет то, что она заботилась о будущем своего маленького ребенка. А как насчет тебя?
Поллия просто пожала плечами.
– У тебя нет детей?
– Нет.
Я подумал, что она сделала сознательный выбор, заботясь о сохранении своей фигуры. Затем она спросила:
– Фалько, ты пришел, чтоб угрожать нам?
– Теоретически, я нахожусь на пол-дороги к претору, чтоб сообщить ему все, что я знаю. Я понимаю, – я не дал ей прервать меня, – претор Пинция в большом долгу перед твоей семьей. Но я напомню ему, что при новом правителе Веспасиане, если он хочет добиться должности консула, в его интересах будет продемонстрировать, насколько он может быть беспристрастным. Я сожалею, беспристрастность может неприятно отразиться на личных друзьях претора!
– Почему он послушает тебя?
– У меня есть связи во Дворце, так ты знаешь.
Полия дернулась:
– Атилия захочет это услышать. Атилия в этом замешана, Фалько, это она покупала торт…
Она затихла. Я догадался, она пила всю ночь без перерыва.
Я держал их порознь достаточно долго, чтоб пошатнуть их самообладание, я кивнул. Она хлопнула в ладоши рабу, и вскоре после этого к нам поспешила присоединиться Гортензия Атилия. Поллия тихо переговорила с ней в дальнем углу комнаты, пока я развлекался, играя с сервизом на подносе.
– Итак, о чем ты пришел нам рассказать? – спросила Атилия, присаживаясь ко мне и беря беседу в свои руки.
– Ну, я думал, тебе хотелось бы узнать, что Аппий Присцилл только что покинул город.
Атилия нахмурилась, Поллия, которая выпила намного больше, нахмурилась вслед за ней.
– Это я ему посоветовал. Я сообщил ему, – сказал я, считая, что это им полезно знать, – будто Феликс и Крепито узнали, что Нов был отравлен вином из графина Присцилла, который он оставил здесь, и что будто они подумали, что он заодно хотел убить и их. Присцилл решил, что эта новость может сильно распалить их! Он думает, что они подают на него в суд.
Я откинулся на кушетке со львами и улыбнулся им:
– Могу ли я спросить вас, сударыни, что вы сделали с графином?
Поллия хихикнула:
– Мы вылили вино как жертву на костер…
Должно быть во время похорон Нова, не тогда же когда мы хоронили повара.
– …А затем, – объяснила она, проявив легкое слабоумие, – мы кинули и графин в огонь!
– Уничтожение улик? Неважно, это не имеет значения.
– Не имеет значения? – спросила Атилия. Для матери будущего сенатора, она была неприлично сообразительной.
