Из всех скрипучих многоквартирных домов в самых грязных переулках города, самый унижающий достоинство жильца – Фонтанный Дворик…
Перед лавкой цирюльника Родан и Асиак подняли свои гладиаторские туши со скамьи, где они сидели болтая, но потом опустили их обратно. Они могли выбрать какой-нибудь другой день, чтоб избить меня. Из прачечной до меня донеслось веселое пение, посредством которого Ления развлекала своего противного женишка. Рим полон женщин, планирующих, как бы обчистить своих мужиков. Усмехнувшись, я задался вопросом: удалось ли ей заставить его назначить день свадьбы?
Дверь открылась. На фоне ярко освещенного проема я увидел бесформенную массу, увенчанную несколькими тощими пучками волос: Смаракт!
За мою квартиру все было оплачено до ноября, не было смысла останавливаться и оскорблять его. Это подождет. Я мог бы поупражняться в риторике в какой-нибудь другой день. Сделав вид, что я не заметил его, я одернул плащ и натянул шляпу, так что я мог пройти мимо, изображая из себя некое зловещее привидение, закутанное в темноту. Он знал, что это был я, но отступил в сторону.
Я собрался с силами, затем подготовил себя к встрече с привычными неприятностями, первой из которых был подъем на шесть лестничных пролетов.
LXVIII
Жилище напоминало помойку.
Амфора, прихваченная из обители сенатора, стояла, прислонившись к тому, что должно было сойти за стол. Пробки не было. Так вот, что тут происходило, пока я отсутствовал, занимаясь расследованием… Два голубя из теста, истекавшие соком от изюма, стояли на старом сколотом блюде, клюв к клюву, как потрепанные влюбленные. Одному из них удавалось выглядеть вполне прилично, но у другого устало обвис хвост, как у меня.
Гламурная штучка, притворявшаяся, что она нужна, чтоб принимать корреспонденцию для меня, сидела на балкончике с чашкой вина, читая одну из моих личных восковых табличек. Вероятно одной из тех, что я не разрешил ей читать. Со стихами.
Она оставила еще одну чашку на столе, на случай, если заглянет по дороге ненароком кто-то, тоже любящий приличное вино. Я налил себе выпить. Затем я прислонился к складывающейся двери и постучал перстнем. Она сделала вид, будто ничего не заметила, но ее ресницы слегка вздрогнули, и я посчитал,что мое отважное появление принято во внимание.
– Фалько здесь живет?
– Когда ему этого захочется.
– У меня есть сообщение для него.
– Можешь передать через меня.
– Ты прекрасна.
Она подняла глаза.
– Привет, Марк.
Я одарил ее своей особой усмешкой.
– Привет, ягодка! Все закончилось. Ушел, как только смог.
– Ты ее привлечешь к суду?
– Нет.
Елена отложила мои стихи. Рядом с ней на скамье возвышалась небольшая пирамидка свитков. Она была облачена в одну из моих наиболее сомнительных туник, а ее ноги были впихнуты а пару моих же старых растоптанных шлепанцев.
Я сказал:
– Поручи мне отыскать девочку, что ворует мою одежду и грабит мою библиотеку!
– Это принесли от дяди Публия, – она указала на свитки. Я знал, что у сенатора был брат, который умер в этом году, "его забрало море" (совершил непростительную ошибку в политике).
– Его семья поспешно вернулась обратно в провинцию, где он когда-то служил в молодости…
– Ты все это прочитала сегодня вечером? – спросил я, опасаясь, что это обойдется дороговато, содержать такого быстрого читателя.
– Только просмотрела.
– Высмотрела что-то полезное?
– Я читала о царе Юбе
154. Он женился на Клеопатре Силене
155, дочери Марка Антония
156. Он оказался довольно интересным человеком – для царя. Один из тех эксцентричных самодеятельных ученых, которые пишут подробные заметки о любопытных предметах – например, трактат о молочае.
– Добрый старый Юба!
– Ты знаком с молочаем?
– Естественно, – сказал я таким тоном, как будто подумал: "Что, о Гадес, это вообще за штука – молочай?" Я усмехнулся:
– Молочай это зеленое растение, самого болезненного цвета, с копьевидными листьями и сухими цветами…
Елена Юстина подняла брови и тихо уставилась на меня, что означало: "Откуда этот идиот знает о молочае?"
Я услышал сердечный смех, смех полный восторга, который она приберегала, чтоб поддразнивать меня:
– О, да ты ведь внук садовника!
– И полон сюрпризов! – сказал я в свою защиту.
– Ты умный, – ответила Елена, с нежностью глядя на меня.
– Мне нравится всем интересоваться. Я умею читать. Я прочитал все, до чего смогли дотянуться мои руки. Если ты оставишь эти свитки дома, я стану специалистом по царю Юбе к концу недели, – я чувствовал себя не очень здоровым, возможно, из-за неудачи в расследовании. – Я не мужлан с Авентина. Куда бы я не пошел, я обращаю внимание на детали. Я внимательно слушаю новости на Форуме. Когда люди что-то говорят, я прислушиваюсь к ним…
Терпеливое молчание Елены остановило мой горький, бурный поток слов.
– Я знаю, что у тебя, дорогая, есть что-то особенное, что ты хочешь рассказать мне о молочае.
Она улыбнулась. Я люблю когда Елена улыбается.
– Это можно использовать в медицине. Царь Юба назвал один сорт Эуфорбия, в честь своего врача. Эуфорбий использовал его в качестве слабительного. Но имей в виду, – язвительно добавила моя любимая, – я бы не позволила Эуфорбию заставить меня выпить и ложку этого!
– Отчего так?
– Доза должна быть очень тщательно отмерена. У молочая есть еще и другое применение.
– Расскажи мне, – пробормотал я, выжидательно глядя в ее блестящие прекрасные глаза.
– В провинции короля Юбы лучники используют его, чтоб смазать наконечники стрел. Молочай очень ядовит.
– Яд на стрелах обычно действует, вызывая быстрый паралич… так, и где, – спросил я, чтоб доставить ей удовольствие сообщив мне то, что я и так уже знал, – эта провинция, в которой когда-то служил твой дядя, и где правил этот склонный к наукам царь?
