Когда мне не верят во время выступлений — это пустяки. Пусть не верят, от этого нет никому вреда, кроме самих неверящих. Они наживут себе головную боль, пытаясь разгадать секрет «фокусов» Вольфа Мессинга, только и всего. Но как не верить мне, когда речь идет о катастрофах? Здесь же лучше перестраховаться, но все равно принять меры! В управлении я обвинял других, а по возвращении домой начал обвинять себя. Сам я тоже виноват, потому что был недостаточно настойчив. Надо было поднять такой шум, чтобы небу жарко стало! Надо было потребовать, чтобы было дано распоряжение в Новосибирск! В конце концов, надо было внушить дать такое распоряжение! Если люди не понимают меня в таком серьезном вопросе, когда речь идет о многих человеческих жизнях, то нужно не убеждать их, а загипнотизировать. В следующий раз непременно так и сделаю, но дай Бог, чтобы не было этого самого следующего раза!
Вот написал тебе письмо, и сразу же полегчало. Как будто камень с души свалился. Как будто я поговорил с тобой и услышал твое доброе: «Не переживай, милый». Ах, любимая моя, драгоценная моя Аидочка! Что бы я делал без тебя? Моя жизнь до встречи с тобой сейчас кажется мне каким-то блеклым сном. Люблю тебя, милая моя, люблю так, как еще никто никогда никого не любил! Мысленно переношусь к тебе в Серпухов, обнимаю тебя, целую, глажу твои шелковистые волосы, вдыхаю твой запах! Я безмерно счастлив любить тебя и счастлив быть любимым тобой!
Письмо это отправлять не стану. Какой смысл отправлять, если завтра ты уже будешь дома. Но и рвать его тоже не стану. Мне будет слишком трудно еще раз рассказывать тебе об этом, потому что придется пережить весь этот кошмар заново. Нет уж, лучше ты прочтешь то, что я написал. Непременно сохрани это письмо и дай мне прочесть его, если когда-нибудь в будущем я буду недостаточно настойчив в подобных ситуациях (пусть они никогда не повторятся).
Когда ты прочтешь это письмо, я поцелую тебя по-настоящему.
Твой В.
14 февраля 1952 года
[56]
Аида, любимая!
Вынужден срочно уехать по неотложной надобности. Вернусь в воскресенье. Не волнуйся, все хорошо. Отдай пока мой синий костюм в чистку. Выступление в понедельник отмени или перенеси на другой день. Сошлись на том, что я плохо себя чувствую. Мне на самом деле будет нужен отдых. Завтра навести Барзиловича
[57], он только что звонил мне и обещал заплатить завтра все, что должен. Только сходи к нему непременно, а то придется ждать до начала марта.
Все, очень спешу. Целую! Буду по тебе скучать.
Твой В.
11 августа 1952 года
Аида, любимая!
Борис Давыдович категорически отказался пускать меня к тебе, сказав, что мое появление может разволновать тебя. Но письмо разрешил написать и даже сказал, что письма полезны, потому что они воодушевляют. Уверен, что мое появление в палате воодушевило бы тебя еще больше, но с докторами не поспоришь. Борис Давыдович сказал, что тебе уже разрешили вставать и ходить по палате, так что ты можешь посмотреть в окно и увидеть меня на скамейке. Я буду сидеть прямо напротив твоего окна, драгоценная моя. Только, умоляю тебя, не вздумай кричать, потому что тебе нельзя напрягаться. Только улыбнись мне и помаши рукой, а все, что ты захочешь сказать, я пойму и так. Но если тебе тяжело вставать, то не заставляй себя. Я посижу, посмотрю на твое окно, и мне будет казаться, что мы вместе. Умоляю — не утруждай себя ничем, драгоценная моя! Заклинаю тебя во имя нашего счастья! Береги себя, помни, что ты — это все, что у меня есть. Борис Давыдович сказал, что медицина свое дело сделала, теперь все зависит от тебя. Мне неловко в этом признаться, но я надеюсь на порядочность Бориса Давыдовича, надеюсь на то, что он не станет читать мое письмо. Так вот, любимая, знай, что я позволил себе прочесть мысли Бориса Давыдовича, чтобы быть уверенным в том, что он мне не лжет. Врачи же очень часто лгут, выдавая желаемое за действительное, такая уж у них профессия. Но про тебя доктор сказал правду. Кризис миновал, сейчас никакой опасности нет, ты должна соблюдать режим, и тогда все будет хорошо. Береги себя, и все будет хорошо, ты слышишь?! Ради меня, ради Ирочки, ради нашей любви. Я же знаю, какая ты самоотверженная. Наверное, лежишь сейчас в кровати и переживаешь за нас. Так вот, любимая моя, докладываю тебе, что у нас все хорошо. Выступления я отменил до полной ясности относительно твоего здоровья. Не переживай. Иначе и быть не могло. О какой работе может идти речь, когда все мои мысли только о тебе. Милостью Божьей мы заработали столько, что можем позволить себе немного отдохнуть. К отмене выступлений все отнеслись с пониманием. Не только в Москве, но и в других городах тоже. Я отменил все до первого октября. А там будет видно. Если мои молитвы возымеют действие, мы начнем выступления в сентябре. Но весь август ты должна отдыхать, это сказал не только Борис Давыдович, но и профессор. Отдыхай, драгоценная моя, приходи в норму. Я очень огорчен тем, что произошло, но радуюсь (пусть тебя не удивит это слово, любимая моя) тому, что могу хоть чем-то воздать тебе за все, что ты для меня сделала. Ты столько заботилась обо мне, дай же и мне позаботиться о тебе. Позволь вернуть тебе если не весь долг, то хотя бы часть процентов по нему. Не переживай, умоляю тебя. Воспринимай случившееся как отпуск, в который Богу было угодно тебя отправить. Лежи, отдыхай, наслаждайся покоем. Ты же не умеешь отдыхать, даже в санаториях постоянно находишь себе какое-нибудь дело. Теперь вот отдохни, любимая. У тебя все будет хорошо. На этот раз я говорю не то, что хочу сказать, а то, что знаю. Когда тебя увезла «Скорая помощь», на меня словно ледяная глыба упала. Время остановилось, все вокруг исчезло, казалось, что сердце остановилось. И в этот момент я увидел, как встречаю тебя у выхода из больницы с букетом твоих любимых белых роз. Так что знай, драгоценная моя, — все будет хорошо. Ты поправишься, только береги себя.
Все наши знакомые передают тебе приветы и пожелания скорее поправиться. Я пишу «все», потому что перечислять имена очень долго и это действительно «все», начиная от Маши и заканчивая Лидией Ивановной из Гастрольбюро. Твой ангельский характер снискал тебе всеобщую любовь. Люди интересуются искренне, уж в этом-то я разбираюсь хорошо. Бедная Маша вчера сильно расстраивалась. Она испекла для тебя свой «царский» рыбный пирог, а доктора не разрешили тебе его передать. Не могу написать, что сказала Маша по этому поводу (но ты можешь представить). Скажу только, что по поводу твоего возвращения мы закатим настоящий банкет. Маша приготовит все твои любимые блюда, устроим настоящий праздник. Если захочешь — позовем кого-нибудь в гости или же отпразднуем в семейном кругу. Все будет как ты хочешь, ты только выздоравливай, любимая моя. Выздоравливай и ни о чем не думай. В твое отсутствие обо мне заботится Ирочка. А я стараюсь заботиться о ней, вот так мы и поддерживаем друг друга.
Борис Давыдович сказал, что на следующей неделе тебе разрешат прогулки. Будем гулять вместе. С нетерпением жду, когда смогу тебя обнять.
