Колив слегка поклонился:
– Уже сделано, сын Джессума. Святая дочь распорядилась об этом вчера.
– Ну разумеется, – вздохнул Рожер.
Колив склонил голову набок:
– Этот человек, Соловей. Он в кровном долгу перед тобой?
Рожер сохранил бесстрастную маску:
– Да. Но я не хочу, чтобы ты и мои дживах вмешивались.
Колив поклонился снова, на сей раз глубже и на два удара сердца дольше.
– Прошу простить, что недооценивал тебя, сын Джессума. Вы, землепашцы, кое-что смыслите в обычаях шарумов. Нет чести у того, кто посылает убийц взыскать его кровные долги.
Рожер моргнул. Такие речи, да в устах матерого убийцы?
– Тогда и не суйся. Даже если прикажет Аманвах.
Колив отвесил последний поклон, неглубокий и короткий.
– В заказном убийстве нет чести, господин, но без него порой не обойтись. Если святая дочь прикажет вмешаться – я вмешаюсь.
Рожер сглотнул. Он даже задрожал от возбуждения, представив, как Колив пронзает копьем сердца Джасина и его подмастерьев, но этим дело не кончится. У Джасина есть родня. Влиятельное семейство, прочно связанное с Троном плюща. За кровь оно отплатило бы кровью.
Рожер кубарем скатился с лестницы, едва не навернувшись внизу, и вышел через заднюю дверь к конюшням Шамавах. За животными ухаживали красийские дети в коричневом, и все они бросились к нему – каждый хотел услужить первым.
Самой расторопной оказалась Шаливах, внучка наставника Каваля. Тот тоже умер за Рожера. Как и телохранитель Аманвах Энкидо. Еще два имени на медальон. Теперь семь жизней, уплаченных за одну.
– Желает ли господин надеть свой пятнистый плащ? – спросила девочка скороговоркой и с сильным акцентом.
Рожер мгновенно нацепил яркую маску жонглера. Девочка не заметила, как он украдкой вынул из цветастого нового мешка с чудесами крошечный цветок. Для нее тот появился из воздуха, и девочка ахнула, когда он протянул ей подарок.
– Пестрый, Шаливах, а не пятнистый. «Пестрый» означает «разноцветный». «Пятнистый» – «в пятнах». Понимаешь?
Девочка кивнула, и Рожер показал ей леденец.
– Повтори. Пестрый.
Та улыбнулась, потянувшись за леденцом. Рожер не был высок, но даже он удержал конфету слишком высоко для ребенка.
– Пестрый! – выкрикнула она. – Пестрый! Пестрый! Пестрый!
Рожер бросил ей леденец. Ее восторженный вопль привлек внимание других детей, которые выжидающе уставились на него.
Он не разочаровал их. Новые леденцы уже прятались у него в горсти. Маскируя тяжесть на душе театральным смехом, он развернулся и ловко, с безошибочной точностью метнул сладости в подставленные ладошки.
Родные этих ребят проливали за него кровь, а он отплачивал леденцами.
Новоиспеченный барон ерзал за огромным златодревным столом. Ему было неудобно. Перо в огромном кулаке напоминало перышко колибри, пока он ставил нечто вроде подписи на бумагах из неиссякающей стопки, которую положил перед ним сквайр Эмет, мелкий лорд, произведенный Тамосом в секретари барона.
– Рожер! – воскликнул Гаред, мигом вскочив, когда жонглер вошел в кабинет.
– Милорд… – начал секретарь.
– У Рожера важное дело, Эмет. Явишься позже. – Гаред навис над секретарем, и Эмету хватило ума сгрести бумаги и спешно исчезнуть.
Гаред затворил тяжелые двери, привалился к ним спиной и выдохнул, словно только что удрал от своры полевых демонов.
– Хвала Создателю. Еще одна подпись – и я выброшу этот стол из окна.
Рожер наскоро оценил здоровущий стол и окно в нескольких шагах от него. Если кто из живых и мог совершить подобное, то лишь Гаред Лесоруб.
Рожер улыбнулся. С Гаредом ему всегда становилось спокойнее.
– Всегда рад отвлечь от писанины.
Усмехнулся и Гаред.
– У тебя каждое утро к одиннадцати находится срочное дело, и я тебе за это благодарен. Выпьешь?
– Ночь, да. – Рожер успел осушить мех, но вино помогало мало.
Гаред пристрастился к энджирсскому бренди и хранил в кабинете бутылку. Рожер подступил к сервизу, наполнил два стакана. Жонглер был проворен, и Гаред не заметил, как он выхлестал один, налил заново и уж тогда поднес оба.
Они чокнулись и выпили. Гаред лишь пригубил пойло, но Рожер опрокинул свой стакан и отошел за третьей дозой.
– Сегодня никакого вранья. Дело и в самом деле срочное.
– Да ну? – усомнился Гаред. – Солнце взошло, ничто не горит – значит большой беды быть не может. Давай раскурим по трубке и обсудим твое дело, а потом пойдем на встречу с герцогским герольдом. Что думаешь, он и правда голосист, как соловей?
Рожер осушил очередной стакан, налил четвертый и сел в кресло перед столом. Гаред устроился в другом, стоящем рядом, и принялся набивать трубку. Гаред Лесоруб был не из тех, кто ставит между собой и собеседником стол.
Рожер принял от него табачный лист и набил свою.
– Помнишь, как я познакомился в лечебнице с Лишей?
– Все знают эту историю, – отозвался Гаред. – Начало предания о том, как ты встретился с Избавителем.
У Рожера не было сил спорить.
– А помнишь, ты спросил, из-за кого я туда попал?
Гаред кивнул.
Рожер опрокинул в себя стакан.
– Из-за герцогского герольда с соловьиным голосом.
Гаред тотчас потемнел лицом, как отец при виде подбитого глаза у дочери. Он сжал мясистый кулак.
– Ему повезет, если все травницы Лощины сошьют его заново, когда я с ним разберусь.
– Не дури, – сказал Рожер. – Ты барон графства Лощина, а не вышибала у Смитта.
– Не могу же я спустить подобное с рук, – возразил Гаред.
Рожер взглянул на него:
– Джасин Соловей – герцогский герольд, представитель Трона плюща в Лощине. Все, что говорится ему, говорится самому герцогу Райнбеку. Все, что ты сделаешь ему, ты сделаешь и Райнбеку.
Он наградил Гареда взглядом, который осадил даже грозного лесоруба.
– Ты хоть представляешь, что сделает с тобой – с Лощиной – герцог, если забьешь насмерть его проклятого герольда?
Гаред сдвинул брови:
– Тогда найдем кого-нибудь, кто возьмется?
Рожер закрыл глаза и сосчитал до десяти.
– Просто предоставь это мне.
Гаред посмотрел на него с сомнением. Рожер не был бойцом.
