Не успел жонглер кивнуть, как Джакс схватил его под мышки и с гиканьем закружил. Гаред сжал кулаки, но расслабился, едва Рожер расхохотался.
– Заходите, заходите! – Джакс быстро завел всех внутрь и огляделся, прежде чем закрыть дверь. – Позапрошлым летом я побывал на твоем представлении, – сообщил он Рожеру. – Мы с госпожой спрятались в толпе и смотрели. К концу слезы текли у обоих.
Надрыв, прозвучавший в голосе здоровяка, показался несовместимым с огромной, устрашающей фигурой.
– Надо было сказать. – Рожер шлепнул его по руке, но старый друг если и почувствовал, то вида не подал.
Джакс наставил на него палец:
– А тебе не надо было так долго ждать, чтобы зайти. Ты теперь и правда скрипач-колдун Меченого?
– Угу. – Рожер кивнул на спутников. – Я пришел представить госпоже Джессе гостей из Лощины. Она не занята?
– Для тебя? Конечно нет. Но придется пошевеливаться. Становится поздно. Сюда вот-вот потянутся из дворца.
По большой винтовой лестнице, застеленной красным бархатом, он провел их на два этажа вниз. От площадки отходил лишь коридор, но Джакс отодвинул огромный двойной книжный стеллаж. Тот плавно скользнул по рельсам, открыв проход, завешенный тяжелыми кружевными шторами.
Стеллаж вернулся на место, когда они шагнули в богато обставленную комнату, полную красавиц. Одни разлеглись на мягких кушетках, другие расположились в зашторенных отсеках, готовые к приему ночной клиентуры. Все были в нарядных платьях, лица напудрены, волосы искусно убраны. Висел густой аромат духов.
– Создатель, – проронил Гаред, – не иначе я помер и попал на небеса.
Лиша сумрачно глянула на него, и он потупился.
– И ты еще меня боялся сюда отпускать.
В центре комнаты потолок уходил на два этажа вверх, под ним, по окружности, разместились антресоли, которые, видимо, вели в отдельные покои. Джакс быстро провел гостей по лестнице вверх, на балкон, и дальше – в зашторенную арку.
Пройдя внутрь, Лиша услышала внизу шум и, выглянув, увидела, что прибыл принц Микаэль со свитой мужчин. Сердце тяжело бухнуло, и она поспешно задернула штору.
– Надеюсь, здесь есть другой выход, – сказала она спутникам, ожидавшим, пока Джакс приведет хозяйку.
– Больше, чем ты сумеешь сосчитать, – подмигнул Рожер.
– Крошка Рожер Восьмипалый! – послышался возглас, и из-за двери в конце коридора появилась женщина.
Джессе, как и Джизелл, было за пятьдесят. Но если Джизелл с годами набрала вес, платье Джессы по-прежнему туго обтягивало тонкую талию, а грудь, выступавшая из глубокого выреза, осталась гладкой и соблазнительной. Джесса подкрашивала лицо, но красота ее не увяла, и годы выдавались лишь несколькими тщательно заретушированными морщинками.
– Она напоминает мне мать, – сказала Лиша, ни к кому не обращаясь.
– Ага, – согласился Гаред, хотя, судя по взгляду, не видел в этом ничего плохого.
Лиша прикинула, не отослать ли его наверх. И пойдет ли он, если она велит. Аманвах, похоже, думала о том же. Она встала между Гаредом и женщиной, а Рожер распростер объятия.
Прижав его к груди, Джесса цокнула языком:
– Рожер, прошло больше десяти лет. Я чуть ли не сама кормила тебя титькой, а ты не удосужился заглянуть?
– Вряд ли это одобрил бы герцог, – ответил Рожер.
Он отстранился, и Лиша увидела, что глаза у него мокрые. Как бы она ни относилась к сорнячнице, было ясно: Рожер ее любил.
– Дай мне взглянуть на тебя, – сказала Джесса, развела ему руки и отступила на шаг, словно в танце.
Она осмотрела его с головы до пят.
– Ты вырос статным мужчиной. Держу пари, ты разбил не меньше сердец, чем Аррик.
Рожер чуть отошел и откашлялся, теребя медальон.
– Госпожа Джесса, позвольте представить мою жену – дама’тинг Аманвах вах Ахман ам’Джардир ам’Каджи.
Джесса с лучистой улыбкой шагнула к Аманвах, намереваясь ее обнять, но юная дама’тинг сделала шаг назад.
– Мм? – озадачилась Джесса.
– Простите, госпожа, но вы нечисты, и вам нельзя ко мне прикасаться, – ответила дама’тинг.
– Аманвах! – воскликнул Рожер.
– Все в порядке, – возразила Джесса, вскинув руку, но не сводя с Аманвах глаз. – Мне извиниться за бесстыдство? Прикрыть грудь и волосы?
Аманвах отмахнулась:
– Дживах’шарум с честью носят одежды намного менее скромные. Меня не оскорбило твое бесстыдство.
– Тогда в чем же дело? – спросила Джесса.
– Ты же из тех, кто варит чай из яблуневых листьев, который превращает твоих хисах в ха’тинг? Ты позоришь их и ослабляешь свое племя, отказывая этим женщинам в детях от их соитий.
– По-твоему, лучше, чтобы они не знали отцов своих детей? – осведомилась Джесса. – Стали матерями-одиночками, не достигнув и двадцати? Мои девочки получают образование и возвращаются к былой жизни более богатыми и подготовленными, чтобы найти подходящих светских мужей и выносить детей знатного рода.
– Значит, они выходят замуж, будучи познанными? – не отставала Аманвах.
Лиша кашлянула, откровенно напоминая о Сиквах, которая познакомилась с Рожером не девственницей. Аманвах не вняла, но Лиша пожалела о своей выходке, поскольку Джесса победно улыбнулась.
– Ты и сама чуток вкусила до того, как нашла Рожера? – спросила сорнячница.
Аманвах оцепенела. Лиша увидела, как ее аура вспыхнула гневом – жарким и грозным, но внешне принцесса сохранила спокойствие.
– Я невеста Эверама, но отправилась к мужу чистой и не познанной смертным мужчиной, как подобает дживах ка. Рожер знал и принял то, что его дживах сен была не такой.
При этих словах Рожер шагнул вперед и взял Аманвах за руку. Она резко обернулась к нему, но нежность в глазах мужа удивила ее, и на гнев наслоилось смущение.
Другой рукой Рожер бережно заправил под платок прядь ее волос.
– Я принял бы и тебя, Аманвах вах Ахман ам’Джардир ам’Каджи. Не думай больше об этом. Не беспокойся ни о чем. Я полюбил тебя в тот миг, когда ты впервые мне запела, и вряд ли когда-нибудь разлюблю.
Смущение исчезло из ауры Аманвах, сменившись чувством столь интимным, что Лише стало стыдно смотреть. Она сняла меченые очки, но и без них увидела слезы в глазах юной священнослужительницы, когда они с Рожером обнялись.
От этой картины глаза увлажнились и у Джессы. Она отвернулась, не желая мешать, и шагнула к Уонде:
– А ты кто будешь?
– Уонда Лесоруб, госпожа, – поклонилась Уонда, и волосы, которыми она прикрывала половину лица, пряча шрамы, качнулись.
– Позволишь? – простерла руку хозяйка.
