Создатель изрек: для семейного счастия
Пусть трудятся души обоих в согласии,
Жене и мужу упорным трудом
Даруется крепкий счастливый дом,
Чтоб сильными выросли сын и дочь,
А черные мысли изгнались прочь.
Она подмигнула Гареду:
– Мне не очень нравится это стихотворение. В молодости у Элдреда получалось лучше:
У лактонца то самое место
Было с локоть и всем интересно,
Но боялся порвать он
Всех такой благодатью,
Вот и жарил подземников вместо.
Гаред взревел от хохота, и остаток вечера прошел в том же духе: Розаль противостояла множившимся недоброжелателям и отвлекала от них Гареда.
У великана дрожали руки, когда за сценой он сообщил Арейн, что выбрал королевой бала холостяков Эмелию Лак.
Арейн уперла руки в боки:
– Думаешь, я удивлена? Ты весь вечер не сводил с нее глаз.
Гаред уставился себе под ноги:
– Я-то знаю, что у вас она не была первая на примете…
– Ты знаешь меньше, чем тебе кажется, – возразила Арейн, – и нам обоим ясно, что выбор небогат. Лорды придут в бешенство, и, Создатель свидетель, они продолжат подсовывать тебе Карин и Динни да сулить богатое приданое и смазливых служанок, но ни та ни другая не справится ни с тобой, ни с Лощиной. Мои сыновья будут потешаться за твоей спиной, но противиться не станут, а Эмелия стоит десятерых таких, как любой из них, что бы они ни думали о Розаль.
Пораженный Гаред взглянул на герцогиню.
– Думаешь, я не знала? – усмехнулась Арейн. – Джесса работает на меня. Она бы не выставила перед тобой девушку без моего одобрения.
На понуром лице Гареда медленно расползалась широкая улыбка. Арейн не дала ей добраться до ушей и подняла палец:
– Ты сделал правильный выбор, Гаред Лесоруб, и для себя, и для Лесорубовой Лощины. Я приму твой обет.
– Клянусь солнцем, – пылко произнес Гаред.
Арейн кивнула:
– И не растолстей. Это худшее, что может сделать мужчина. Никто не уважает толстяка на троне, а потеряв уважение, ты лишь занимаешь чужое место.
Немногие в толпе обрадовались, когда Гаред произвел Розаль в королевы бала, но никто и не удивился сильнее Арейн. Рожер сыграл для их последнего танца нечто победное, и высокородные особы поплелись зализывать раны и строить планы, которые заставили бы Гареда передумать.
Как будто у них был шанс. Бал кончился, общество разошлось по гостиным, а молодые были по-прежнему неразлучны.
Глядя на них, Аманвах покачала головой.
– Не одобряешь, что он женится на хисах? – спросил Рожер.
– При таком убогом подборе невест выбор у него невелик, – ответила она.
– Это почти одобрение, – заметил Рожер.
– Лучше бы мой отец подобрал ему достойную пару, – сказала Аманвах.
– Да, в этом смысле мне грех жаловаться на его выбор, – улыбнулся он.
Рожер был слегка навеселе, когда они покинули бал и отправились в покои. В главном коридоре толпились гости, направлявшиеся к меченым каретам, и Рожер избрал черную лестницу, по которой можно было дойти понизу до гостевого крыла и дальше подняться в комнаты на четвертом этаже.
На миг Рожер исполнился надежды. Свадьба состоится сразу, как только Гаред ее назначит, и скоро они вернутся в родную Лощину. Кендалл шла вприпрыжку, ей еще ни разу не доводилось играть на таком захватывающем мероприятии. Она со смехом кружилась в шелковом бальном платье, щеголяя его красками.
Колив спускался по лестнице первым, даже в герцогской цитадели бдительный и ночью и днем.
Но когда он достиг площадки, послышалось «щелк!» – и арбалетная стрела впилась ему в плечо.
Казалось, все произошло в одну секунду. Сверху обрушились двое – в зеленых с золотом накидках дворцовой стражи. Они с налета толкнули Кендалл и Сиквах на Рожера и Аманвах. Все грохнулись вперед, и Рожер ударился о последнюю ступеньку подбородком аккурат перед тем, как жены вышибли из него дух, приземлившись поверх.
Колив метнул на выстрел копье. В темноте прозвучал стон, и снова – щелк! Колив вовремя вскинул щит, но тонкий меченый металл годился для сдерживания подземников, а не арбалетных стрел. Острие пробило шею насквозь и вышло сзади.
Колив повернулся к стражнику, который ближе других стоял к Аманвах, и выхватил из-за пазухи острый метательный треугольник. Защищая госпожу и игнорируя даже такую жуткую рану, он поднял руку, но тотчас упал на колени и выхаркнул кровь.
Рожер с женами попытались встать, но дворцовая стража нахлынула со всех сторон, вооруженная короткими лакированными дубинками. Рожер метнул в одного нож, припрятанный в рукаве, но был все еще пьян, и клинок пролетел мимо. Другой он стиснул, не желая рисковать единственным оставшимся оружием.
От первого удара дубинкой он увернулся. И от второго. Страж не успел замахнуться в третий раз – Рожер подскочил и пырнул его в бок.
Толку-то! Клинок был мал, такой удобнее метать и прятать. Страж, больше рассвирепевший, чем раненый, ударил Рожера дубинкой по лицу, и тот распластался на полу. Дубинка врезалась ему в живот, он инстинктивно свернулся клубком, и очередной удар пришелся по причиндалам. Рожер взвыл, но вышло невнятно, поскольку третий удар выбил ему два зуба.
Ошеломленный, Рожер опрокинулся, видя, как Аманвах и Сиквах душат сзади дубинками. Жены пытались вырваться, но стражи усиливали нажим. Мужчины превосходили их силой и массой, каждый весил больше обеих, вместе взятых.
Один арбалетчик валялся поодаль с копьем Колива в груди. Второй распнул на полу Кендалл. Разряженное оружие висело у него на плече, и он прижимал кисти пленницы к полу, придавив коленями бедра, чтобы не брыкалась.
Раздались аплодисменты, и из тени вышел Джасин Соловей, сопровождаемый Абрумом и Сали.
– Соловей? – каркнул Рожер.
– О, уже не Дятел? – обрадовался Джасин. – Поздно ты вспомнил об уважении, Восьмипалый.
– Долбовей, я сказал.
Рожер попытался в него плюнуть, но губы быстро распухали. По подбородку потекла вязкая смесь слюны и крови. Впрочем, выходка все равно обошлась ему в новую оплеуху.
– Ты, деревенский засранец, вообразил, что можешь явиться в мой город и унижать меня? – спросил Джасин. – Безнаказанно распространять враки и угрожать моему положению? Напрасно.
