Снизу донеслись крики: новые воины прочесывали дворец.
«Твой первенец мертв».
Инэвера смотрела на кости не мигая, успокаивая шквал захлестнувших ее чувств.
Долгом всех дама’тинг считалось произвести на свет наследницу, но она отвергла личные нужды ради народа и применила кости, чтобы сперва благословить Ахмана двумя сыновьями: одним – для шараджа, другим – для Шарик Хора. Мальчики родились по необходимости, но, пока они росли в ее чреве, Эверам своей неуловимой магией сотворил чудо: когда настало время кормить грудью, она уже полюбила сыновей.
Подрастая, мальчики в той же мере ей докучали. Она думала, что сыновья будут похожи на Ахмана, но они были сами по себе. Ибо кем еще стать отпрыску Избавителя, как не разочарованием?
Джайан был шарумом до мозга костей – свирепым и сознательно невежественным. От колыбели до Лабиринта он не потратил ни секунды на личную безопасность и пер напролом. Став вождем, он предпочел решать проблемы копьем, а не рассудком. В своем роде он был умен и даже мог прославиться, но вся слава досталась отцу. Он не успел до конца возмужать, и на его плечи легло бремя слишком многих решений.
Кости никогда не откровенничали о судьбе ее собственных детей, но Инэвера всегда знала, что Джайан умрет молодым. Страх перед этим утроился при известии, что он направился на север.
Кости сказали так:
«Войска Избавителя обречены, если пойдут на север, оставив в тылу непокоренных врагов».
Подтверждение смерти Джайана отозвалось болью, которая усугубилась чувством вины из-за облегчения: миг, которого она так долго страшилась, наконец наступил.
Наполнить слезами пузырьки можно было и позже. Инэвера представила пальму, склонившуюся под ветром боли. Затем сосредотачивала дыхание, пока не обрела силу для нового броска.
«Сегодня ночью на твою власть посягнут трижды».
Это заставило ее помедлить, и на мгновение она испугалась. Взгляд упал на единственный вход в гадальную палату. Снаружи караулили Мича, Джарвах и дамаджи’тинг Кева, готовые за нее умереть. Другие шарум’тинг стояли на часах вне ее апартаментов. Там же караулили и евнухи, обученные лично Энкидо.
Если известие о поражении Джайана дойдет до дамаджи, предсказать их действия станет невозможно. Никому из них нельзя доверять, все они заговорщики. Они не замедлят поступить в своих интересах.
Она воздела кости:
– Всемогущий Эверам, Дарующий Свет и Жизнь, дай смиренной слуге Твоей знание о том, что грядет. Кто бросит мне вызов нынешней ночью?
Кости вспыхнули и, как обычно, сложились в замысловатый узор, но послание было простым:
«Жди».
За дверью раздался крик.
Когда Инэвера вошла, Мелан подняла взгляд. Она сняла свой белый платок и держала черный материнский. Кева лежала у ее ног с погасшей навсегда аурой. У дальних дверей распростерлись Мича и Джарвах. Обе не двигались, их ауры были ровны и тусклы.
К потрясению Инэверы, Мелан расхохоталась. Это было так неожиданно, что она замерла на месте.
– Ну же, Дамаджах! – воскликнула Мелан. – Неужели не видишь иронии? Разве не так же мы годы тому назад застали тебя над трупом моей бабки?
Вполне справедливое замечание. Инэвера не хотела раньше времени становиться дамаджи’тинг племени Каджи, но, когда Кеневах вознамерилась помешать ее планам посадить на Трон черепов Ахмана, она не раздумывая убила старуху.
– Возможно, – согласилась она, – но это не было матереубийством.
– Еще бы! – презрительно усмехнулась Мелан. – Дочь корзинщицы не подняла бы руку на свою святую мать. Как поживает Манвах? Все еще на базаре? Пожалуй, пора ее навестить.
Инэвера услышала достаточно. Она подняла хора-жезл и послала в Мелан разряд магии.
В ту же секунду Мелан сунула руку за пазуху и выхватила меченый осколок панциря скального демона. Тот был оправлен в золото. Магия, налетев на препятствие, разошлась в стороны, озарила помещение и не задела Мелан.
«Она подготовилась», – поняла Инэвера.
– Давно ли ты задумала эту измену, Мелан?
Мелан подняла свою обожженную, изуродованную клешню.
– И ты еще спрашиваешь? – фыркнула она. – Дольше, чем ты думаешь. Я мечтала об этом дне с той минуты, как ты впервые свила бидо. Но с тобой заговорил Эверам. Кости назвали Ахмана Джардира Шар’Дама Ка, а тебя – его Дамаджах. Как я могла не подчиниться? – Мелан наставила на Инэверу коготь. – Однако ты не смогла предсказать поражение Ахмана Джардира и не сплотила народ в его отсутствие. Ты лишилась расположения Эверама. Кости высказывались против твоей особы с тех пор, как северная шлюха заменила тебя в постели. Настало время нового Шар’Дама Ка и новой Дамаджах.
Инэвера рассмеялась:
– Ты не сумеешь удовлетворить моего сына-пуш’тинга.
– Ни одна женщина не сможет, – согласилась Мелан, – и я в любом случае не пользуюсь народным признанием.
– Кадживах. – Инэвера произнесла имя свекрови, будто выплюнула.
Мелан ударила уродливой ладонью о здоровую.
– Как мило, что ты сама вручила мне оружие. Асом уже должен ее канонизировать, и она займет твое ложе у трона… на несколько ступеней ниже. Она подставная фигура, тупое орудие, но мы научились его грамотно направлять.
Инэвера подняла хора-жезл:
– Ты больше ничего не направишь, Мелан. Сегодня ты пойдешь одиноким путем.
Что-то, сбив Инэверу с ног, отправило ее в полет через комнату. Не будь она укреплена магией, ей бы переломало кости. Ее и так швырнуло, словно куклу; боль от удара о пол пронзила тело, жезл выпал и покатился со стуком. Она взглянула в сторону, откуда подверглась нападению. Перед глазами все плыло.
Но вскоре круговерть оформилась в дама’тинг Асави, которая должна была находиться за сотни миль от дворца. Будучи советницей Джайана.
– Ты убила моего сына, – сказала Инэвера.
– Ты сама напророчила ему погибель. – Асави приложила руку к груди. – Если мудрая Дамаджах предпочла не сообщать об этом сыну, кто я такая, чтобы решить иначе?
«Он бы все равно не послушал», – подумала Инэвера. Но это не уменьшило ни боли от сказанного, ни ураганного гнева.
Мелан и Асави стояли в разных концах комнаты, держа Инэверу в центре, откуда ей было трудно видеть сразу обеих. Их ауры разгорались, обе активировали хора-камни, чтобы набраться сил перед схваткой. Их украшения и орудия ярко светились.
