Разумеется, ни о чем подобном не может быть и речи. Особое совещание состоит при главнокомандующем С. С. Каменеве, в руках которого сосредоточена вся полнота военно-оперативной власти. Особое совещание имеет своей задачей разработку военно-административных и хозяйственных вопросов, связанных с обслуживанием Западного фронта (формирование, воспитание командного состава, пополнения, все виды снабжения, работа транспорта и пр.).
Незачем пояснять, какое значение имеет этот круг вопросов и как важно внести в разрешение их опыт тех важнейших военных работников, которые входят в состав совещания. Сам председатель особого совещания А. А. Брусилов слишком хорошо знает военную историю и достаточно богат личным военным опытом широкого масштаба, чтобы допускать мысль о раздроблении командной власти. Он это достаточно ярко выразил в печатаемом ниже письме на имя начальника Всероглавштаба.
Из текста этого письма, которое дало в значительной мере толчок к созданию особого совещания, читатели увидят как те мотивы, которые побудили A. A. Брусилова предложить свои услуги Советскому правительству
[142] в деле обороны Родины от польско-шляхетского нашествия, так и те взгляды A. A. Брусилова, которые достаточно объясняются всем его прошлым и которые целой исторической эпохой отдалены от взглядов Советской власти.
Когда А. А. Брусилов видит в православии национальный признак русского человека, то эта точка зрения не покажется, конечно, убедительной русскому пролетариату, который в большинстве своем радикально порвал с православием, как и со всякой религией
[143], и тем не менее является сейчас стержнем русской нации, водителем ее великого социалистического будущего, как и польский пролетариат, порвавший с суевериями католицизма, является главной творческой силой польской нации.
Но в высокой степени знаменательно, что A. A. Брусилов признает безусловно правильной советскую политику, выразившуюся в безоговорочном признании независимости Польской республики
[144]. Не менее знаменательно и то, что А. А. Брусилов самым фактом предложения своих услуг
[145] для дела борьбы с буржуазно-шляхетской Польшей как бы подтвердил от лица известных общественных кругов, что рабоче-крестьянская власть имеет право желать и требовать поддержки и помощи от всех честных и преданных народу граждан, независимо от их прошлого воспитания, в той великой борьбе на Западе, от которой зависит будущность трудовой России».
Печатаем ниже текст письма А. А. Брусилова на имя Н. И. Раттеля.
«Милостивый государь Николай Иосифович, за последние дни мне пришлось читать ежедневно в газетах про быстрое и широкое наступление поляков, которые, по-видимому, желают захватить все земли, входившие в состав Королевства Польского до 1772 года, а может быть, и этим не ограничатся. Если эти предположения верны, то беспокойство правительства, сквозящее в газетах, понятно и естественно.
Казалось бы, что при такой обстановке было бы желательно собрать совещание из людей боевого и жизненного опыта для подробного обсуждения настоящего положения России и наиболее целесообразных мер для избавления от иностранного нашествия. Мне казалось бы, что первой мерой должно быть возбуждение народного патриотизма, без которого крепкой боеспособности армии не будет. Необходимо нашему народу понять, что старое правительство было неправо, держа часть польского, братского народа в течение более столетия насильственно под своим владычеством.
Свободная Россия правильно сделала, немедленно сняв цепи со всех бывших подвластных народов, но, освободив поляков и дав им возможность самоопределиться и устроиться по своему желанию, вправе требовать того же самого от них, и польское нашествие на земли, искони принадлежавшие русскому православному народу, необходимо отразить силой. Как мне кажется, это совещание должно состоять при главнокомандующем, чтобы обсуждать дело снабжения войск провиантом, огнестрельными припасами и обмундированием.
Что же касается оперативных распоряжений и плана войны в особенности, то в эту область совещание ни в коем случае вмешиваться не может. Как личный мой опыт, так и военная история всех веков твердо указывают, что никакой план, составленный каким бы то ни было совещанием, не может выполняться посторонним лицом, да и вообще план войны и оперативные распоряжения должны быть единоличной работой самого командующего и его начальника штаба, но никоим образом не какой бы то ни было комиссии или совещания.
Такие действия какой-нибудь коллегии были бы преступным посягательством на волю главнокомандующего и его основные права и обязанности. Обязательно выполнять план тому, кто его составил, и плох тот главнокомандующий, который согласился бы выполнять чужие планы. Знаменитый гофкригсрат недоброй памяти достаточно указывает, насколько преступно связывать волю полководца. Вот все, что имел Вам сказать. Прошу верить моему уважению и преданности.
А. Брусилов».
Глава 9
Все это сильно волновало общество, а меня тем более. Один из моих верных друзей слышал от одного еврея, близкого к «сферам», странную фразу при разговоре обо мне:
– Вы понимаете, нам это нужно для радио!..
Вот архаровцы! У меня душа разрывается за Россию, а они жонглируют моим именем на весь мир! Ну да что же об этом говорить, впоследствии я еще и не то узнал. Да было поздно. Я стал получать множество хвалебных приветствий, а еще больше ругательных писем. Никто не знал, в какую неожиданную ловушку я попал, большинство не могло, а многие не хотели понять моих побуждений. Да, в сущности, не все ли равно.
Россия гибла, я ничего не делал, под лежачий камень вода не пойдет. Я сознавал, что отдал свое имя на растерзание, но в глубине души надеялся, что все перемелется и в конце концов, будучи у дела, я все же пригожусь России, а не интернационалу. Но тяжело мне было, как никогда в жизни, кажется, еще не бывало. В семье моей была полная тишина, ходили на цыпочках, говорили шепотом. У жены и сестры глаза заплаканы… Совсем будто покойник в доме…
Итак, начались заседания по понедельникам, иногда случались и экстренные совещания. Из всех перечисленных лиц к нашим заседаниям совсем не попал генерал Цуриков, он приехал гораздо позднее, получив назначение инспектора кавалерии, болел и вскоре умер. Не мудрено, в Одессе он голодал и шил сапоги, чтобы заработать кусок хлеба, дабы не умереть с голоду.
В ближайшее же время после открытия «Особого совещания» с «генералами» их стали арестовывать. Зайончковский и Гутор были первыми арестованы, но не надолго. Их скоро выпустили. Что касается до Клембовского, то, невзирая на все мои хлопоты, его арестовали так крепко, что больше я его и не видел. Его не выпустили. Спустя некоторое время он умер в тюрьме от истощения. Далее я буду говорить о том, сколько раз мне удавалось спасать многих из заточения.
