Должен признать, что я и до настоящего времени не могу никак понять такое странное, ничем не объяснимое отношение к моей армии, которое могло иметь крайне тяжелые и печальные последствия не только для нее, но и для всего Юго-Западного фронта. Мне и до сего дня не удалось узнать, какие соображения в данном случае руководили как ген. Ивановым, так и бывшим тогда его начальником штаба ген. Алексеевым. В войсках моих ходили чрезвычайно тяжелые пересуды. Мне передавали, что в штабе Юзфронта было обычно выражение: «Брусилов выкрутится» или: «Пусть выкручивается».
Это, конечно, сплетня, но характерная сплетня, и не следовало шутить с народным негодованием, давая повод к таким сплетням. Ведь масса солдатская прислушивалась к этим разговорам и добавляла от себя: «Конечно, генерал выкрутится, да только нашей кровью и костями». Бодрости духа, столь необходимой во время войны, это не прибавляло.
Итак, я был атакован с фронта почти двойными силами противника. Производился охват моего левого фланга войсками, спускавшимися с Карпат от Турки, и, наконец, направлением на Стрый – Миколаев – Львов выходили ко мне в тыл неприятельские силы, значительно превышавшие, во всяком случае, войска, которые должны были охранять его.
На моем фронте стоял я довольно крепко, но меня тревожил левый фланг 11-й армии, который обстреливался тяжелой артиллерией крепости Перемышля и был недостаточно устойчив. Кроме того, одна из второочередных дивизий, в одну не прекрасную ночь атакованная 11-м австрийским корпусом, бросила свои окопы, очистив их совершенно.
При расследовании нельзя было выяснить, кто в этом виноват: командир бригады докладывал, что получил категорическое приказание начальника дивизии, а начальник дивизии столь же категорически отказывался от отдачи такого распоряжения. Так или иначе, но благодаря этому обстоятельству неприятель хлынул большими силами в образовавшийся прорыв.
К счастью, австрийцы, врезавшись в наше расположение, перепутались в лесу, и это помешало им использовать достаточно быстро одержанный ими успех. Получив тотчас же телеграфное извещение о прорыве нашего фронта, я направил туда 9-ю и 10-ю кавалерийские дивизии, стоявшие у меня в резерве, которым приказал во что бы то ни стало локализировать этот прорыв и не дать австрийцам возможности проникнуть глубже в наше расположение.
Вместе с тем, мною было приказано командиру 12-го корпуса энергично атаковать австрийцев в занятом ими лесу и восстановить положение; кроме того, самовольно ушедшую из своих окопов дивизию приказал вернуть обратно. Эта второочередная дивизия имела мало офицеров, да и те оказались не на высоте своего положения. Тут пришла на помощь кавалерийская дивизия, которая выделила по собственной инициативе часть своих офицеров, добровольно вызвавшихся принять на себя командование ротами и батальонами той дивизии и водворить в них порядок.
Солдаты с радостью приняли своих новых командиров и охотно с усердием исправили свою ошибку, взяв обратно брошенные ими окопы. В общем же, для усиления этой части фронта пришлось двинуть мой последний резерв, находившийся в Мостиске, в распоряжение командира 12-го корпуса. Таким образом, хотя и с большим трудом, наш фронт был восстановлен, а прорвавшийся 2-й австрийский корпус был отброшен. Хотя под огнем тяжелой артиллерии Перемышля держаться на стыке двух армий было трудно, однако этот искус войска выдержали до конца сидения на этих позициях.
Еще труднее было положение на левом фланге армии, и туда уже раньше пришлось направить все резервы, находившиеся в моем распоряжении, передав их командиру 24-го корпуса ген. Цурикову, дабы парировать охват левого фланга армии.
Ген. Цуриков предложил собрать возможно большее количество войск, из числа данных ему, на его крайнем левом фланге на правом берегу Днестра и с этими войсками перейти в наступление, дабы отвратить охват этого фланга. Для этого требовалось не только отбросить противника и оставить заслон к югу против войск, наступающих с Турки, но и попытаться самому произвести охват правого фланга армии противника.
Я чрезвычайно одобрил это предложение, ибо считал и считаю, что лучший способ обороны – это, при маломальской возможности, переход в наступление, т. е. обороняться надо не пассивно, что неизменно влечет за собой поражение, а возможно более активно, нанося противнику в чувствительных местах сильные удары. Таким образом я надеялся обеспечить себя и с левого охватываемого фланга.
Оставалось извернуться и измыслить способ парирования наступления противника на Львов через Миколаев. К счастью для меня, выяснилось, что австрийцы, рассчитывая лишь на разбросанные части войск, которые держались мною на правом берегу Днестра, и на невозможность собрать их всех в один пункт, направили на Стрый – Миколаев недостаточные силы, тогда как при несколько ином распределении их, послав туда не менее двух-трех корпусов, они имели возможность заставить нас значительно отойти к востоку, что повлекло бы за собой грандиозные и тяжелые для всего фронта последствия.
Однако, чтобы отбросить противника, выходившего ко мне в тыл, мне было необходимо послать к Миколаеву не менее одной дивизии пехоты, ибо спешно собранные у Стрыя несколько батальонов 71-й пехотной дивизии были выбиты оттуда и с боем медленно отходили к Миколаеву. Дивизия казаков, по вине ее начальника, не выполнила данной ей задачи и от Стрыя отошла без приказания на Дрогобыч, за что этот начальник дивизии и был мною отрешен от командования.
Резервов у меня больше никаких не было, ибо за время боев на фронте я принужден был их израсходовать, как выше было сказано. С боевого фронта ни одного солдата снять было невозможно, вследствие несоразмерности сил противника с нашими. Тогда я решил снять одну дивизию, именно 58-ю, стоявшую на пассивном участке 11-й армии, т. е. на правом берегу Сана, севернее Перемышли.
Вся трудность этого дела заключалась в том, что ее необходимо было возможно быстрее перекинуть к Миколаеву, дабы не допустить противника, двигавшегося от Стрыя, переправиться на левый берег Днестра.
Нужно отдать справедливость 8-му железнодорожному батальону, который мне совсем и подчинен-то не был, что он, понимая необходимость быстроты перевозки, сделал в полном смысле этого слова невозможные усилия и с поразительной быстротой выполнил свою задачу. Пехота перевозилась по железной дороге, артиллерия же двигалась по шоссе переменными аллюрами и также своевременно подошла к Миколаеву.
Обозы шли тоже по шоссе сзади. Начальник этой дивизии генерал Альфтан, с которым, вызвав его, я подробно переговорил в штабе армии, исполнил свою задачу блестяще. Еще с не вполне собранными частями своей дивизии, видя, что время не терпит, он из Миколаева перешел в наступление, принял на себя отступавшие части 71-й пехотной дивизии и стремительно атаковал австро-венгерцев севернее Стрыя.
После двухдневного упорного боя враг был разбит, спешно начал отступать, бросив Стрый, и стал отходить на Сколе и Болехов. Таким образом, приблизительно в начале второй половины октября я обеспечился и с тыла. В это же время мой левый фланг перешел в наступление и в тяжелых непрерывных боях стал постепенно отбрасывать противника к востоку и частью к югу, по направлению к Турке; но сильно охватить правый фланг фронта австро-венгерцев не представлялось возможным по недостатку сил.
