Первый пуск ракеты Р-7 был произведен 15 мая 1957 года. Двигательные установки ее проработали 98 секунд. Задача полета выполнена не была. Но сделано главное — выполнена задача пуска. Сама ракета, уникальное стартовое оборудование, системы заправки и транспортировки — все эти элементы старта с высоким качеством и надежностью выдержали испытание огнем, подтверждены проектные решения и конструкторские задумки. В сообщении ТАСС по данному пуску необходимо было указать место старта новой ракеты. Опять же в интересах секретности было принято решение местом старта считать точку на Земле, над которой должно происходить выключение двигательных установок ракеты. На карте Казахстана эта расчетная точка спроецировалась на населенный пункт с названием Байконур. Так Тюра-Там стал Байконуром. А где-то после полета Гагарина досужие журналисты из полигона сделали космодром. Аэродром, космодром — место, откуда взлетают и куда возвращаются. К сожалению, на космодром Байконур вернулся пока всего лишь один аппарат — многоразовый космический корабль «Буран». Так что полигон в Казахстане сегодня не совсем обоснованно называют космодромом.
Хотелось бы особо отметить, что первым ведущим специалистом от Министерства обороны по ракете Р-7 был военный представитель при ОКБ, возглавляемом Королевым, подполковник Александр Александрович Максимов. Пройдет еще немного времени, и Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий генерал-полковник А. А. Максимов возглавит части космического назначения Министерства обороны. Лично я около двадцати лет прослужил под непосредственным началом этого талантливого инженера, мудрого руководителя и просто хорошего, разносторонне развитого человека. К сожалению, нет уже среди нас Александра Александровича.
А прославленная «семерка» и ее модификации еще много лет служили верой и правдой отечественной космонавтике. Стояла и на боевом дежурстве, запускала космонавтов, выводила на орбиту и научные объекты, и грузовые корабли.
А вот встретивший нас полигон Тюра-Там образца осени 1958 года — это бескрайняя казахская степь, по которой во всех направлениях гуляет холодный, пронизывающий ветер, когда днем где-нибудь в закуточке можно даже позагорать, а ночью мороз пробирает до косточек. Резко континентальный климат в полном его проявлении. На железнодорожной станции — пара чахлых деревцов да десятка два-три глинобитных мазанок, где проживают местные жители — казахи и где полным-полно детворы различной масти и возраста. С элементами цивилизации только площадка № 10, что в паре километров от станции. Это административный, командный и культурный центр строящегося полигона, в будущем — город Ленинск. А пока это штаб, казармы, обязательный Дом офицеров, с десяток панельных пятиэтажек, госпиталь, магазины, школа, ну и все то, что нужно для обеспечения более-менее сносной жизни для огромного количества офицеров и их семей, волей судьбы и решением командования определенных жить и служить в этих, прямо скажем, не райских условиях. Ну и конечно же огромная одноэтажная деревянная гостиница, где нас и разместили на первых порах и куда мы частенько наведывались уже в те времена, когда были разбросаны по различным точкам полигона. И все это — на берегу бурной, коварной, изменчивой и в те времена еще достаточно полноводной реки Сырдарьи — единственной отрады и спасения в испепеляюще-знойные летние дни. Много зеленых посадок, но это сейчас они тенистые аллеи, а тогда тонюсенькие веточки, в листве которых еле-еле можно было скрыться от изнуряющей жары. В общем, летом не знаешь куда деться от палящего солнца, а зимой трясешься от 40-градусного мороза, помноженного на пронизывающий ветер. На таком фоне очень романтично и даже экзотично звучал почтовый адрес, по которому мы, и офицеры и солдаты, могли переписываться со своими родными и близкими — «Москва-400». Ну не смешно?! Кто-то же додумался так поиздеваться над нами. Ладно еще, что климат явно не московский, но ведь бывали случаи, когда сердобольные родители наших солдат бродили по Москве в поисках своего любимого сыночка, который, по их глубокому убеждению, служит где-то рядом с Кремлем.
Но у суровой казахской степи есть и хорошие, даже красивые моменты. Ранней весной огромная, идеально ровная степь покрывается нежной зеленой растительностью, куда-то торопятся большие шары перекати-поля, и над всем этим красиво парит орел выискивает добычу. Воздух горчит от запаха полыни, и ветры вроде бы не так сильно дуют, и вообще все прекрасно и удивительно! А закаты и восходы солнца! Огромный раскаленный шар медленно и устало опускается за горизонт, после чего мгновенно наступает черная, как тушь, но еще знойная темнота. Ну и самое главное — где-то в конце апреля степь покрывается ковром из тюльпанов. Как же это красиво! Красные и желтые (почему-то только эти два цвета) тюльпаны везде, даже умудряются пролезть между плитами бетонки, при этом водители машин изо всех сил стараются их не задеть и не помять. Кажется даже, что в период цветения тюльпанов жители полигона становятся как-то добрее и ласковее друг к другу, а количество проступков и нарушений дисциплины в частях точно уменьшается. А вот интересно: никто из политработников не догадался написать трактат или даже диссертацию о влиянии периода цветения тюльпанов на уровень дисциплины в частях полигона. Злободневная и актуальная была бы диссертация. Когда проезжаешь по такой «тюльпановой» степи, невольно в голове даже еще и в те далекие, не рыночные, времена зарождается навязчивая мысль: вот бы собрать всю эту красоту, нежно упаковать и привезти на рынок в Москву. Голова кружится от той суммы, которая получается после умножения стоимости на количество. Но вот за многие годы моего любования весенней казахской степью я что-то не припомню, чтобы тюльпаны Тюра-Тама собирались на продажу. Ранней весной их привозили в Москву, охапками дарили близким и знакомым, но никогда не продавали. Есть хорошее, очень лирическое стихотворение местного поэта о «тюльпанах байконурской стороны». Стихотворение это любил и очень проникновенно читал Герман Титов.
Основное целевое предназначение нашей молодой части — обеспечение подготовки к пуску и пуск боевой ракеты Р-7 с боевым зарядом в ее головной части. Это первая войсковая часть Ракетных войск стратегического назначения, которая становилась на боевое дежурство. Практически все, что было связано с нашей частью, подходило под определение «впервые». Даже по структуре это новое войсковое образование существенно отличалось от обычных, общепринятых армейских понятий: взвод, рота, батарея. Может быть, из расчета, чтобы запутать вероятного противника, наша войсковая часть состояла из подразделений, которые носили несколько необычные по тем временам названия: группа, команда, отделение, расчет. Структура — «пирамидальная»: несколько расчетов составляли отделение, команда формировалась из отделений, а в группу входило несколько команд. Основная «боевая» единица — расчет. Начальниками (не командирами, тоже новшество) команд и групп были офицеры, как правило, бывшие артиллеристы-ракетчики (легендарные «Катюши»), многие из которых были участниками войны. Поначалу они имели очень смутное представление о той технике, которую должны эксплуатировать. Расчет — наиболее массовое подразделение, имеющее по своим функциям непосредственные контакты с техникой. Именно поэтому начальниками расчетов назначались, как правило, выпускники ростовского училища, как наиболее подготовленные специалисты. Правда, и их не хватало. Поэтому среди нас были и выпускники авиационных и даже военно-морских высших училищ. Если среди авиаторов особого шума не было, то моряки доставляли нашему начальству много хлопот. Помнится, они демонстративно не снимали свою черную морскую форму (это при 40-градусной жаре) и единственно, что допускали, так это заправляли свои широченные клеши в огромные кирзовые сапоги (пески Казахстана — это тебе не ласковый морской прибой). На моей памяти одному лишь такому ракетчику, потомственному моряку чуть ли не в пятом поколении, разрешили вернуться в родную стихию. С этим было очень строго. Были ростовчане и среди начальников отделений, но это в основном более старшие выпуски. Государство не жалело средств на создание «ракетного щита Родины». Поэтому практически весь офицерский состав части имел высшее инженерное образование. А для эксплуатации и обеспечения боевой готовности мало-мальски значимой части или системы ракеты и создавались специальные расчеты. Вот и было, например, подразделение с таким витиеватым названием: «Расчет автономных испытаний автомата угловой стабилизации центрального блока ракеты Р-7». Несведущий сразу и не поймет, о чем идет речь. Придется пояснить.
