– Я верю в предков. Они бы не построили лестницу, которая никуда не ведет, – с жаром ответил Эдвард. – Мы же не видим отсюда всю пропасть. Может быть, как раз там, где она закрыта от нас скалами, она сужается и через нее легко перебраться.
Отец стиснул зубы.
– «Может быть»? А если нет? Мы там застрянем – от ступеней мало что осталось, а сейчас они к тому же мокрые. Если окажется, что через пропасть никак не перебраться, спуститься по ним будет еще тяжелее, чем залезть наверх. Все, хватит. Мы сделаем так, как я говорю.
– Хотите, скажу, кто я такой? Я принц, так что придется вам меня послушаться.
– Раздавайте свои приказы во дворце. Хотя и там, думаю, их никто не слушает. – Отец мило улыбнулся, зная, что попал в цель: Эдвард тут же покраснел.
– Да кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать? – процедил он.
Генри почувствовал, как что-то горячее изнутри стукнуло ему в ребра. Огонь чувствовал рядом злость, тянулся к ней, она его радовала, обещала драку, и Генри невольно сгреб в горсть куртку на груди. Надо было давно привыкнуть к тому, что огонь может вернуться в любую секунду, маленькая ссора – и он тут как тут, но каждый раз огонь заставал его врасплох. Эдвард с отцом продолжали препираться, и жжение в груди стало сильнее.
– Хватит! – от испуга Генри крикнул так яростно, что оба тут же замолчали.
– Тогда выбери, кого будешь слушать: меня или его сиятельное высочество, – устало проговорил отец.
Генри вдохнул глубже, наслаждаясь тем, что злой, тяжелый жар в груди растаял. Отец сам ему когда-то повторял: если не можешь принять решение, слушай чутье.
– Помнишь, мы были в штуке под названием «лабиринт»? – Он ткнул в Эдварда. – Ты хорошо нас оттуда вывел. Идем так, как ты предлагаешь.
Эдвард с торжествующим видом начал спускаться по узкой тропе, но тут же поскользнулся на мокрых камнях, взмахнул руками и едва не рухнул, кое-как удержавшись на ногах.
– Папа, иди первым, – обреченно сказал Генри, стараясь не встречаться с отцовским взглядом и запоздало думая о том, что доверять Эдварду искать путь в горах – все равно что поручить козе охотиться на рысь.
Генри повернулся к притихшей Лотте – и понял, что у них, кажется, есть еще одна проблема. Бледная до синевы Лотта сидела на земле, обхватив руками колени, и остановившимся взглядом смотрела вниз.
– Ты пошла в горы, зная, что боишься высоты? – без выражения поинтересовался отец.
– Я не знала. Я ведь еще никогда не была так высоко, – жалко пробормотала Лотта, и Генри подумал, что с таким ответом не поспоришь.
Отец сел рядом с ней и встряхнул за плечи, заставив посмотреть ему в глаза.
– Мы не можем отправить тебя назад. Кротовые ходы работают только в одну сторону, а ближайший – у подножия гор, очень далеко. Поэтому ты останешься здесь и будешь ждать нас.
– Долго? – тихо спросила она.
– Столько, сколько потребуется, – отрезал он.
Генри сразу узнал эту интонацию: когда он был маленьким, отец так разговаривал с ним на охоте, показывая, что сейчас не время для капризов. Генри привык не спорить, если отец говорит таким тоном – и потому сейчас с трудом заставил себя открыть рот.
– Нельзя ее здесь оставлять. А если не сможем вернуться?
– Она будет нас задерживать, а чудовище, разреши напомнить, с каждым часом все ближе к выздоровлению. Стая не ждет самого слабого зверя, ты прекрасно это знаешь.
Генри рывком поставил Лотту на ноги и, крепко схватив ее за руку, спросил:
– Тебе нравится на меня смотреть?
– Умеешь ты выбрать момент, – огрызнулся Эдвард, и Генри, не оборачиваясь, пнул его в ногу.
– Нравится или нет? – повторил он, и Лотта растерянно кивнула. – Тогда смотри только на меня, когда будем спускаться, ясно? Вперед.
Отец угрюмо поднял руки в знак того, что сдается, и ловко пошел вниз. Эдвард двинулся следом, повторяя каждое его движение, а Генри потащил за собой Лотту.
Ему нравились горы и нравилось держаться за руки с девушкой – но одно с другим плохо сочеталось. Камни, как и предсказывал отец, были чудовищно скользкими, Лотта стискивала его руку так, будто мечтала сломать ему пальцы, гора была куда выше, чем казалось сверху, да еще Эдвард впереди то и дело спотыкался, и Генри каждый раз мучительно решал: поднимать его свободной рукой или дать разобраться самому. До подножия они доползли, как улитки, и Генри все время ловил себя на мысли, что вдвоем с отцом они спустились бы еще полчаса назад. Отец, дожидавшийся внизу, видимо, думал о том же – он сидел на камне с такой мрачной скукой на лице, что Генри стало жаль его. Он наверняка не привык ходить в горы с неумехами.
Они вышли на тропу, которая вела по дну ущелья из синего камня, так что головокружительное чувство высоты исчезло, но Лотта все равно не выпускала руку Генри и поминутно сглатывала, плотно сжав бледные губы. Когда они добрались до ступеней, она издала сдавленный мычащий звук, и вот тут Генри вполне разделил ее ужас. Ступени и триста лет назад были узкие и неглубокие, просто зарубки в камне, – но дожди и время стерли их почти окончательно.
– Я смогу, – еле слышно выдавила Лотта.
– А он – нет, – сказал отец, кивнув на Эдварда. – Тут постоянно придется подтягиваться, рана на руке разойдется – жаль, что вы об этом не подумали, ваше высочество. Сидите тут, и если через пропасть негде перебраться, скоро увидимся.
Отец полез вверх хватко, как белка, а Эдвард подавленно уставился ему в спину. Генри готов был спорить на что угодно: отец давно понял, что Эдвард не сможет влезть, и нарочно берег это замечание до последнего, чтобы был повод идти дальше без него. Но отец не учел одного: предчувствия опасности, которое охватывало Генри все сильнее с каждой секундой. Ничто не указывало на то, что чудовище близко, но Генри знал это, как знал в лесах Хейверхилла, с какой стороны в него полетит стрела. Когда олени чувствуют хищника, они держатся вместе. Тот, кто отстал от стада, – верная добыча.
– Разделяться не будем, – ровным голосом сказал Генри. – Если идем, то идем все вместе.
Он забрал у Эдварда меч и повесил себе на бок, потом снял с Лотты тяжелую верхнюю одежду и привязал себе на пояс – карабкаться легче, когда ты налегке. Эдвард вынул руку из перевязи и задумчиво пошевелил пальцами. Ощущения ему не понравились – он болезненно поморщился, но Генри не обратил внимания.
– Я видел твой порез. Сильный, но мышцы не задеты, – отрывисто начал Генри, чувствуя, что заговорил так же, как отец. – Будет больно, но потерпишь. Этот подъем займет примерно шестьсот секунд. Считай до шестисот и ни о чем не думай. Я точно знаю, что ты сможешь. Поэтому мы с Лоттой лезем за тобой, если сорвешься – убьешь нас обоих. Оцени мое доверие и вперед. – Он толкнул растерянного Эдварда к лестнице и повернулся к Лотте: – Смотри, куда я ставлю руки и ноги, и повторяй за мной. Отступать уже некуда.
