— Конечно, моя госпожа, — ответил раб-грек, и Клавдия выбежала из комнаты, чтобы выполнить самую главную миссию в своей жизни.
Клавдия Прокула сделала все возможное, чтобы скрыть свое отчаяние и отвращение, когда вступила во внутренний двор, ставший временной судебной палатой. Пилат сделал эту уступку первосвященникам, которые не могли войти в официальные римские помещения, не рискуя оскверниться на Пасху. Это место было закрытым и частным, недоступным толпе, собравшейся за стенами. Пилат велел принести свое кресло и сел на возвышении на место римского судьи. Позади него стояли двое верных стражников, голубоглазый Претор и грубый человек, который не нравился Клавдии, по имени Лонгин. На помосте по одну сторону от Пилата стояли Анна и Каиафа, по другую — представитель Ирода. Подозрительным выглядело отсутствие представителя Храма, Иаира.
На полу перед ними, связанный и истекающий кровью, стоял Иса Назарей.
Клавдия посмотрела на Ису из-за занавеси. Казалось, он почувствовал ее присутствие прежде, чем увидел ее. На миг, который показался вечностью, их глаза встретились, и Клавдию охватило то же самое ощущение чистой любви и света, которое она почувствовала той ночью, когда был исцелен Пило. Она не желала отвести взгляд или лишиться теплоты, которую излучал это человек, стоявший перед ними. Как могли другие не ощущать этого? Как могли они находиться в этом закрытом пространстве и не видеть яркого солнечного света, который исходил от этого святого существа?
Она кашлянула, чтобы предупредить мужа о своем присутствии. Пилат взглянул вверх из своего кресла и узнал Клавдию.
— Господа, прошу меня извинить, — сказал прокуратор, вставая со своего места судьи, чтобы подойти к жене. Клавдия отвела его подальше от чужих ушей и почувствовала, как ее охватывает паника, когда она взглянула на мертвенно-бледное лицо своего мужа. Капли пота выступили у него на лбу и на висках, хотя это было довольно прохладное утро.
— Я не вижу здесь легкого выхода, Клавдия, — сказал он тихо.
— Понтий, ты не можешь позволить им убить этого человека. Ты знаешь, кто он.
Пилат покачал головой.
— Нет, я не знаю, кто он, и поэтому мне трудно вынести приговор.
— Но ты знаешь, что он праведный человек и везде творил добрые дела. Ты знаешь, что он не совершил никакого преступления, которое заслуживало бы сурового наказания.
— Они называют его бунтовщиком. Если он представляет собой угрозу Риму, я не могу оставить его в живых.
— Но ты же знаешь, что это неправда!
Пилат на минуту отвернулся от нее. Он глубоко вздохнул, прежде чем взглянуть в лицо своей жене:
— Клавдия, меня терзают муки. Этот человек бросает вызов всему римскому разуму и логике. Вся философия, которую я когда-либо изучал, не может найти решения. Мое сердце и вся моя природа говорит мне, что он невиновен, и я не могу осудить невинного человека.
— Так не делай этого! Почему это так трудно? У тебя есть власть спасти его, Понтий. Спаси человека, который вернул нам нашего сына.
Пилат провел руками по лицу, вытирая пот.
— Это трудно, потому что Ирод призывает к его казни и говорит об этом с утра.
— Ирод — шакал.
— Верно, но он — шакал, который этим вечером уезжает в Рим, и у него есть власть уничтожить меня перед Цезарем, если я вызову его недовольство. Этот человек может свалить нас, Клавдия. Разве это того стоит? Разве жизнь еще одного иудейского бунтовщика стоит того, чтобы отказаться от нашего будущего?
— Он не бунтовщик! — воскликнула Клавдия.
Их прервал представитель Ирода, который призвал Пилата вернуться обратно на место судьи. Когда он повернулся, чтобы уйти, Клавдия схватила его за руку.
— Понтий, этой ночью я видела ужасный сон. Пожалуйста, я боюсь за тебя и за Пило, если ты не спасешь этого человека. Гнев Бога падет на нас всех.
— Возможно. Но какого Бога? Я что, должен верить, что Бог иудеев властвует над Римом? — вопрошал он. И так как остальные призывали его вернуться на место судьи, Пилат пристально посмотрел на свою жену. — Это дилемма, Клавдия. Самый тяжелый выбор, с которым я когда-либо сталкивался. Не думай, что я ощущаю это бремя меньше, чем ты.
Он вернулся на возвышение, чтобы допросить узника, а Клавдия наблюдала из-за занавеси.
— Главные священники твоего народа привели тебя ко мне, прося твоей смерти, — сказал Пилат своему узнику-назарею. — Что ты сделал? Ты Царь Иудейский?
Иса ответил со своим обычным спокойствием. Незнакомый с ним человек никогда бы не догадался, что его жизнь зависит от ответа:
— От себя ли ты говоришь это или другие сказали тебе обо мне?
— Отвечай на вопрос. Ты царь? Если ты скажешь «нет», я отдам тебя обратно священникам, чтобы судили тебя по вашим собственным законам.
Ионафан Анна подпрыгнул, услышав это.
— У нас нет законов предать человека смерти, прокуратор. Вот почему мы пришли к тебе. Если бы он не был опасным злодеем, мы бы никогда не потревожили ваше превосходительство этим вопросом.
— Узник ответит на вопрос, — сказал Пилат, не обратив внимания на Анну.
Иса сделал то же самое, смотря только на Пилата. Когда Клавдия наблюдала за их разговором, у нее возникло сильное чувство, что эти двое не видят и не слышат больше никого. Какая игра происходила между ними двумя, какое-то сплетение судьбы и веры, которое изменит мир. Клавдия чувствовала это, как дрожь, пробежавшую по телу.
— Я пришел в мир, чтобы показать людям Путь Божий и свидетельствовать об истине.
На эти слова в Пилате проснулся римский философ.
— Истина, — задумался он. — Скажи мне, Назарей, что есть истина?
Они долго смотрели друг на друга, связанные общей судьбой. Пилат отвел взгляд и повернулся к священникам.
— Я скажу вам, что есть истина. Истина в том, что я не нахожу никакой вины в этом человеке.
Пилата прервало объявление о прибытии еще одного человека. Суд приостановился, когда в комнату вошел Иаир и поприветствовал остальных священников. Он попросил прощения у Пилата за свой поздний приход, ссылаясь на неотложные приготовления к Пасхе.
— Добрый Иаир, — Пилат испытал облегчение, когда увидел представителя Храма, который стал его другом. У них была общая тайна, и каждый из них знал о тайне другого. — Я сообщил твоим братьям здесь, что не нахожу никакой вины в этом человеке и не могу вынести ему приговор.
Иаир глубокомысленно кивнул:
— Понимаю.
Каиафа бросил взгляд на Иаира и сказал:
— Ты знаешь, как опасен этот человек.
Иаир посмотрел на своего собрата-священника и снова на Пилата, изо всех сил стараясь не глядеть на узника:
— Но сегодня Пасха, братья мои. Время справедливости и мира среди нашего народа. — Пилату он сказал: — Ты знаешь о нашем обычае в это время года?
