Пилат уловил намек, который пытался ему подать Иаир, и ухватился за эту возможность:
— Да, конечно. Каждый год в это время я позволяю вашим людям выбрать одного узника, чтобы проявить милосердие, и отпускаю его. Выведем этого узника к людям и спросим, чего они хотят?
— Прекрасно! — сказал Иаир. Он знал, что Каиафа и Анна загнаны в угол и не могут отказаться от этого великодушного предложения Рима. Он также знал, что толпа собрана из сторонников первосвященников — и многим из них хорошо заплатили, чтобы они выступили против назарея, если в этом будет необходимость. Иаир мог только надеяться, что назареи и их сторонники уже успели прийти и привести с собой множество своих последователей.
Пилат подал знак центурионам вывести узника на крепостную стену. Каиафа и Анна извинились, указав, что они не могут этим утром появиться в обществе римлян, но они вернутся, как только будет принято решение отпустить узника. Пилат подозревал, что первосвященники бросятся укреплять свои позиции среди своих сторонников в толпе, но не мог ничего с этим поделать. Он встретился глазами с Иаиром, когда тот тоже извинился, что должен уйти. Они обменялись многозначительными взглядами, прежде чем каждый вернулся к своим обязанностям.
Пилат сделал пасхальное заявление перед колышущейся толпой:
— У нас есть обычай, — его голос прозвенел в утреннем воздухе Иерусалима, — что я отпускаю вам одного из узников в честь вашей Пасхи. — Ису грубо втащили на стену и поставили рядом с Пилатом. Наместник сверкнул глазами на Лонгина за его ненужную жестокость. — Хватит, — прошипел он сквозь зубы, прежде чем снова повернуться к толпе. — Отпущу вам этого человека, Царя Иудейского?
В толпе поднялось бурное волнение, когда разные голоса пытались перекричать друг друга. Один голос отчетливо выкрикнул:
— Нет у нас царя, кроме Цезаря!
Другой призвал:
— Отпустить Варавву Зилота. — Это предложение было встречено одобрительными криками толпы.
Смелые голоса прокричали:
— Отпустить Назарея, — но безуспешно. Сторонники Храма были хорошо подготовлены, и хор голосов, призывающих отпустить Варавву, взревел:
— Варавву! Варавву! Варавву!
У Пилата не было другого выхода, кроме как отпустить узника, которого назвала толпа. Зилот Варавва был освобожден в честь праздника Пасхи, а Иса Назарей был приговорен к бичеванию.
Клавдия Прокула перехватила своего мужа, когда он спускался со стены.
— Ты будешь бичевать его?
— Тихо, женщина! — рявкнул Пилат, грубо отталкивая ее в сторону. — Я буду бичевать его публично и прикажу Лонгину и Претору сделать из этого спектакль. Это наш последний шанс спасти его жизнь. Может быть, это удовлетворит их жажду крови, и они перестанут требовать его распятия. — Он тяжело вздохнул, ослабив хватку, с которой сжимал свою жену. — Это все, что мне остается, Клавдия.
— А если этого будет недостаточно?
— Не задавай вопрос, если не хочешь слышать ответ.
Клавдия кивнула. Она так и предполагала.
— Понтий, я бы хотела просить тебя только об одном. Семья этого человека — его жена и дети — у задних ворот крепости. Я бы хотела, чтобы ты отложил бичевание, пока он не увидит их. Может быть, это его последняя возможность поговорить с близкими людьми. Пожалуйста.
Пилат резко кивнул.
— Я удержу их, но ненадолго. Я прикажу Претору привести узника. В том, что касается твоего назарея, ему можно доверять. Я пошлю Лонгина подготовить публичное зрелище.
Понтий Пилат сдержал свое слово и позволил привести Ису в казарму в задней части крепости для встречи с Марией и детьми. Иса обнял маленького Иоанна и Фамарь, сказав им, что они должны быть очень храбрыми и заботиться о матери. Он поцеловал обоих и сказал:
— Помните, дети мои, что бы ни случилось, я всегда буду с вами.
Когда их время почти истекло, он последний раз обнял Марию Магдалину.
— Послушай меня, моя голубка. Это очень важно. Когда я покину свою бренную плоть, ты не должна держаться за меня. Ты должна позволить мне уйти, понимая, что в душе я всегда буду с тобой. Закроешь глаза, и я здесь.
Она попыталась улыбнуться сквозь слезы, с таким трудом стараясь быть храброй. Сердце ее было разбито, и она оцепенела от боли и ужаса, но не хотела показать ему это. Ее сила была последним даром, который она могла получить от него.
Потом в комнату вошел Претор, чтобы увести Ису. Голубые глаза центуриона покраснели. Иса увидел это и утешил его:
— Делай, что должен.
— Ты будешь сожалеть, что исцелил эту руку, — сказал центурион сдавленным голосом, как будто слова душили его.
Иса покачал головой.
— Нет, я бы предпочел знать, что человек по другую сторону — это друг. Знай же сейчас, что я прощаю тебя. Но, пожалуйста, не дашь ли мне еще одну минутку?
Претор кивнул и вышел, чтобы подождать снаружи.
Иса повернулся к детям и приложил руку к сердцу:
— Помните, я здесь. Всегда. — Они оба торжественно кивнули, темные глаза Иоанна были большими и печальными, а глаза маленькой Фамари полны слез, как будто она понимала весь ужас происходящего.
Потом он повернулся к Марии и прошептал:
— Обещай мне, что ты не дашь им увидеть ничего из того, что произойдет сегодня. И я бы не хотел, чтобы ты была свидетельницей того, что случится дальше. Но в конце…
Она не дала ему закончить. Она обхватила его и на минуту крепко прижалась к нему, желая запечатлеть в своем разуме и теле ощущение его живой плоти. Пока жива, она будет хранить это последнее воспоминание.
— Я буду с тобой, — прошептала она. — Несмотря ни на что.
— Спасибо тебе, моя Мария, — сказал он, нежно отстраняя ее. Он произнес последние слова, обращенные к ней, с улыбкой, как будто собирался вернуться к обеду в конце дня.
— Ты не потеряешь меня, потому что я не уйду. Будет лучше, чем сейчас, потому что после этого мы никогда не расстанемся.
Грек-раб Клавдии Прокулы вывел Марию и детей. Мария спросила, может ли она встретиться с Клавдией и поблагодарить ее лично, но раб покачал головой и заговорил с ней на своем родном языке.
— Моя хозяйка очень расстроена событиями этого дня. Она сказала мне, что не может посмотреть вам в лицо. Она пыталась сделать все, что могла, чтобы спасти его.
— Скажи ей, что я знаю это. И Иса знает. И скажи ей: я надеюсь, что мы однажды встретимся и я смогу взглянуть ей в лицо и передать мою благодарность, и его тоже.
Грек смиренно кивнул и отправился к своей хозяйке.
Мария и дети окунулись в хаос, который творился в Иерусалиме в эту священную пятницу. Ей нужно было увести отсюда детей, нужно было уйти как можно дальше, прежде чем звуки бичевания достигнут их ушей. Безопасный дом, который ей предложила Саломея, находился поблизости. Мария решила отправиться туда, чтобы найти Марфу и попросить ее отвезти детей обратно в Вифанию.
