Иногда я чувствовала, что Филипп во многом подобен зверям, которых он так почитал, тем, кто снаружи защищает себя острыми иглами или броней, чтобы ничто не могло поразить мягкую плоть, спрятанную внутри. И все же он взял Варфоломея под свою защиту, когда нашел его, бездомного, на дороге. Он разглядел в Варфоломее добродетель и привел эту добродетель к нам.
После Мрачного Времени Филипп и Варфоломей были моим величайшим утешением. Вместе с Иосифом они сделали первые приготовления, чтобы быстро переправить всех нас в безопасное место, в Александрию, прочь из нашей родной земли. Варфоломей был так же важен для детей, как могут быть важны женщины. Действительно, он был величайшим утешением для маленького Иоанна, который любит всех людей. Но и Сара-Фамарь также обожала Варфоломея.
Да, эти два человека заслуживают места на небесах, наполненных светом и вечным блаженством. Филипп заботился только о том, чтобы защитить нас и в безопасности доставить нас в назначенное место. Думаю, он не остановился бы ни перед чем, попроси я его. Скажи я Филиппу, что нам надо добраться до самой луны, он попытался бы сделать все возможное, чтобы доставить нас туда.
Аркское Евангелие от Марии Магдалины,
Книга Учеников
Глава 6
Париж
19 июня 2005 года
Солнце сверкало в волнах Сены, пока Морин и Питер шли вдоль реки. Париж купался в теплых лучах раннего лета, и они оба были довольны, что могут немного расслабиться и насладиться видами самого прекрасного города в мире. До встречи с Синклером два дня, еще будет достаточно времени для беспокойства по этому поводу.
Они с удовольствием ели мороженое, стараясь съесть его побыстрее, пока оно не растаяло на солнце и не стало капать на дорогу, оставляя липкие радужные следы.
— Ммм, ты был прав, Пит. «Бертильон», возможно, самое лучшее мороженое в мире. Изумительно.
— У тебя с каким вкусом?
Морин решила попрактиковаться в своем французском.
— Poivre.
— Перец? — Питер расхохотался. — Тебе досталось перечное мороженое?
Морин покраснела от смущения, но попробовала снова.
— Pauvre?
— Бедное? У тебя бедное мороженое?
— Ладно, сдаюсь. Хватит меня мучить. Оно со вкусом персика.
— Poire. Poire — это персик. Прости, мне не стоило над тобой смеяться. Смелая попытка.
— Хорошо, и так ясно, кому в нашей семье достались способности к языкам.
— Неправда. Ты прекрасно говоришь на английском.
Они оба рассмеялись, радуясь веселым минутам и красоте дня.
Великолепный готический Собор Парижской Богоматери господствовал над островом, как он это делал уже на протяжении 800 лет. Когда они подошли к собору, Питер с благоговением посмотрел на его впечатляющий фасад, где святые соседствовали с горгульями.
— Первый раз, когда я его увидел, я сказал: «Здесь живет Бог». Хочешь зайти внутрь?
— Нет, я лучше останусь снаружи с горгульями. Мне здесь уютнее.
— Это самое знаменитое готическое сооружение в мире и символ Парижа. Как турист, ты просто обязана зайти внутрь. Кроме того, витражи феноменально красивы, и ты должна увидеть окно-розу при полуденном солнце.
Морин заколебалась, но Питер взял ее за руку и повел за собой.
— Пойдем. Я обещаю, что стены не рухнут, если ты войдешь.
Солнце струилось сквозь всемирно знаменитое окно-розу, заливая Питера и Морин лазурным светом вперемешку с малиновым. Питер бродил по храму, подняв лицо к окнам, наслаждаясь ощущением абсолютного блаженства. Морин медленно брела рядом с ним, изо всех сил пытаясь напомнить себе, что это здание огромного исторического и архитектурного значения. А не просто еще одна церковь.
Французский священник прошел мимо них, важно кивнув в знак приветствия. Морин слегка споткнулась, когда он проходил мимо. Священник остановился и протянул руку, чтобы поддержать ее, что-то заботливо спрашивая у нее по-французски. Морин улыбнулась и подняла руку, показывая, что с ней все нормально. Питер вернулся к ней, как только священник продолжил свой путь.
— Ты в порядке?
— Да, просто вдруг голова слегка закружилась. Может быть, смена часовых поясов.
— Ты не так уж много спала за последние несколько дней.
— Уверена, что это не помогло бы. — Морин показала на одну из церковных скамеек, которые стояли вдоль окна-розы. — Я просто посижу здесь минутку и полюбуюсь витражами. А ты походи вокруг.
Питер выглядел озабоченным, но Морин отмахнулась от него.
— Все хорошо. Иди. Я буду здесь.
Питер кивнул и отправился дальше изучать собор. Морин села на скамью, пытаясь успокоиться. Она не хотела признаться Питеру, насколько тревожно чувствовала себя на самом деле. Это произошло слишком быстро, и Морин знала, что если не сядет, то упадет. Но она не хотела говорить Питеру. Вероятно, причина была просто в смене часовых поясов в сочетании с усталостью.
Морин потерла руками лицо, пытаясь стряхнуть с себя головокружение. Разноцветные лучи, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, падали из окна-розы на алтарь, освещая большое распятие. Морин крепко зажмурила глаза. Распятие начало расти, становясь в ее глазах все больше и больше.
Она сжала руками голову, как вдруг все вокруг закружилось, и видение захватило ее.
Молния прорезала небо, неестественно темное в тот промозглый вечер пятницы. Женщина в красном, спотыкаясь, карабкалась вверх по холму, стремясь добраться до вершины. Она не обращала внимание на царапины и порезы, покрывавшие тело, и колючки, рвавшие одежду. Одна цель стояла перед ней, и этой целью было добраться до Него.
Звук молотка, забивающего гвозди — звонкий удар металла по металлу — с отвратительной определенностью прозвучал в воздухе. Женщина окончательно потеряла самообладание и завыла, издав отчаянный вопль, полный неизбывного человеческого горя.
Как только женщина добралась до подножья креста, начался дождь. Она смотрела на Него, и капли Его крови падали на ее обезумевшее лицо, смешиваясь с каплями беспрестанно лившегося дождя.
Погрузившись в видение, Морин не сознавала, где находится. Ее стон, точное эхо отчаянного вопля Марии Магдалины, прозвучал в Соборе Парижской Богоматери, напугав туристов и заставив Питера броситься к ней со всех ног.
— Где мы?
Морин очнулась на кушетке в комнате, отделанной деревянными панелями. Мрачное лицо Питера склонилось над ней, когда он ответил:
— В одном из помещений собора. — Он кивнул французскому священнику, которого они встречали раньше. Священник вошел в дверь, скрывавшуюся в глубине комнаты, и выглядел озабоченным.
