Морин смахнула с лица слезу, потом посмотрела на гору и снова на крест.
— Что, как вы думаете, увидели французы? Что заставило их обречь себя на смерть вместе с этими людьми? Кто-нибудь знает?
— Нет, — покачал головой Жан-Клод. — Есть только предположения. Одни говорят, будто во время катарских ритуалов появился Священный Грааль. Другие говорят, что это было нечто другое, пресловутое сокровище, которым обладали катары.
Легенда Монсегюра продолжала разворачиваться перед Морин, пока они вновь принялись подниматься по крутой тропе. За день до падения последнего оплота катаров четыре члена их группы спустились вниз с самой отвесной стены замка и бежали в безопасное место. Считается, что им помогли сведения, полученные от французских посланцев, которые перешли в их веру и погибли вместе с остальными на следующий день.
— Они унесли с собой легендарное сокровище катаров. Но что это было — все еще остается только предполагать. Явно какая-то небольшая вещь, так как двое из выбранных для побега были молодые женщины и, по-видимому, небольшого роста. Кроме того, все они, вероятно, были ослаблены после месяцев осады и ограничений в еде и воде. Некоторые говорят, что они вынесли Священный Грааль, или терновый венец, или даже самое большое сокровище на земле — Книгу Любви.
— То есть Евангелие, написанное самим Иисусом?
Жан-Клод кивнул.
— Все легенды о нем исчезают из истории как раз в то время.
В Морин проснулся историк и журналист.
— А есть книги, которые вы могли бы порекомендовать? Документы, дающие больше информации об этом?
Француз усмехнулся и пожал плечами.
— Мадемуазель Паскаль, здесь, в Лангедоке, они все фольклористы. Они защищают свои тайны и свои легенды, не перенося их на бумагу. Я знаю: многим трудно это понять. Но посмотрите вокруг себя, cherie1. Кому нужны книги, если у вас есть все это, чтобы рассказать историю?
Они достигли вершины холма, и перед ними лежали руины некогда великой крепости. Перед лицом этих массивных каменных стен, которые, казалось, излучали вокруг себя историю, Морин вполне поняла точку зрения Жан-Клода. Однако она колебалась между своими ощущениями и чисто журналистской необходимостью установить подлинность своих открытий.
— Странная позиция для человека, который называет себя историком, — заметила она.
Теперь он откровенно засмеялся, звук его смеха эхом прокатился по зеленой долине внизу, под ними.
— Я считаю себя историком, но не в академическом смысле. Это большая разница, особенно в подобном месте. Академический подход не везде уместен, мадемуазель Паскаль.
Должно быть, выражение лица Морин показало ему, что она не полностью с ним согласна. Он пояснил:
— Видите ли, чтобы получить самые престижные звания в научном мире, вам просто надо прочитать все правильные книги и написать соответствующие работы. Когда я был с лекциями в Бостоне, я встретил американку, которая получила докторскую степень по французской истории с особым упором на средневековые ереси. Она считается одним из самых крупных специалистов в этой области и даже написала пару учебников для университетов. И знаете, что самое забавное? Она никогда не была во Франции, ни разу. Даже в Париже, не говоря уже о Лангедоке. Хуже того, она даже не чувствует в этом необходимости. Как настоящий академический ученый, она верит, что все нужное находится в книгах или документах, доступных в университетских базах данных. Взгляд этой женщины на катаров примерно такой же реалистичный, как чтение комиксов, и в два раза более смехотворный. И все же она публично признается большим авторитетом, чем любой из нас, благодаря научной степени и буквам после фамилии.
Морин слушала его, пока они шагали по камням, среди величественных руин. Мнение Жан-Клода глубоко ее задело. Она всегда думала о себе как об академическом ученом, хотя ее опыт репортера всегда побуждал ее разыскивать истории в их естественном окружении. Она представить себе не могла, что можно написать о Марии Магдалине, не посетив Святую Землю, и побывала в Версале и революционной тюрьме Консьержери, когда изучала Марию-Антуанетту. Сейчас, всего за несколько дней, проведенных среди живой истории Лангедока, она признавала, что это культура, требующая постижения на собственном опыте.
Жан-Клод не закончил.
— Позвольте мне привести пример. Вы можете прочитать одну из пятидесяти версий трагедии, которая произошла здесь, в Монсегюре, как ее описывают историки. Но посмотрите вокруг. Если вы никогда не подниметесь на эту гору, не увидите место, где горел костер, и не осознаете, насколько неприступны эти стены, как вы сможете понять ее? Пойдемте, я покажу вам кое-что.
Морин последовала за французом к краю скалы, где обвалились стены некогда неприступной крепости. Он показал на отвесный, крутой склон горы, уходящий вниз на тысячи футов. Поднялся теплый ветерок, развевая волосы Морин, пока она пыталась поставить себя на место юной катарской девушки в тринадцатом веке.
— Отсюда бежали те четверо, — объяснял он. — Представьте себе, как вы стоите здесь. Глухой ночью, привязав к своему телу самую драгоценную реликвию своего народа, ослабев после месяцев испытаний и голода. Вы молоды, ужасно боитесь и знаете, что в то время, когда вы будете в безопасности, все, кого вы любите, сгорят заживо. Думая об этом, вы в полночь спускаетесь вниз по стене в холодную и непроглядную пустоту и вполне можете упасть и разбиться насмерть.
Морин глубоко вздохнула. Это был впечатляющий опыт — стоять здесь, где ее со всех сторон окружают легенды, которые кажутся живыми и очень реальными.
Жан-Клод прервал ее размышления.
— А теперь представьте, что вы читаете рассказ об этом в библиотеке в Нью-Хейвене. Есть разница, не правда ли?
Кивнув в знак согласия, Морин ответила:
— Конечно.
— О, и еще одну вещь я забыл упомянуть. Самая юная из девушек, бежавших той ночью, вполне возможно, была вашим предком. Та, которая позднее взяла фамилию Паскаль. Действительно, ее до самой смерти называли La Paschalina.
Морин онемела, узнав об еще одном замечательном предке Паскалей.
— Как много вы знаете о ней?
— Совсем немного. Она умерла в монастыре Монсеррат на испанском побережье в очень преклонном возрасте, и там хранятся некоторые записи о ее жизни. Вышла замуж за другого катара, нашедшего убежище в Испании, и у них было несколько детей. Написано, что она принесла с собой в монастырь бесценный дар, но какой именно — неизвестно.
Морин нагнулась и сорвала полевой цветок, один из тех, что росли в расщелинах обрушившихся стен. Она подошла к краю скалы, откуда катарская девушка, которая позднее возьмет себе имя La Paschalina, мужественно спустилась с горы, как последняя надежда своего народа. Бросив крошечный пурпурный цветочек с края скалы, Морин прочла короткую молитву о женщине, которая была, а может быть, и не была ее предком. Это не важно. Своей историей о прекрасном народе и даре самой этой земли сегодняшний день уже бесповоротно изменил ее.
