— Жизнь! Жизнь! Жизнь!
Клич разлился по толпе, и множество людей принялись выбрасывать вверх кулаки, чтобы подчеркнуть свое желание.
Полидор спешно обежал трон и ринулся к Катону.
— Что ты творишь? Прекрати!
Катон не обратил на него внимания и поднял вверх свободную руку, чтобы сильнее выразить свое мнение. Распорядитель схватил его за руку и опустил ее.
— Хватит, идиот! Прекрати сейчас же! Пока еще не поздно. Прекрати!
Катон стряхнул руку вольноотпущенника и с силой ударил Полидора под ребра, вышибая ему дыхание. Вольноотпущенник согнулся пополам и попятился, хватая ртом воздух.
— Уже не такой уверенный в себе, а? — со смехом спросил Макрон.
Стоявшие рядом воины, награжденные императором, ухмыльнулись, глядя на Полидора, и подхватили клич. Клавдий огляделся, хмурясь, и Катон уже начал опасаться, что он прикажет германцам-телохранителям утихомирить его и остальных. Но увидел, как император снова прижал большой палец и прикрыл остальными, спрятав в кулак. Затем он наклонился вперед и неуверенно стал на ноги и поднял руки, призывая к тишине. Но толпа продолжала оглушительно реветь, так, будто били в огромные барабаны.
— Жизнь! Жизнь! Жизнь!
Катон увидел, как император раздраженно шевелит губами, видя, что подданные не реагируют на его призыв. Через некоторое время Клавдий махнул рукой Палласу и что-то сказал ему на ухо. Вольноотпущенник кивнул и ринулся к отряду воинов с длинными медными трубами. Опцион подал команду, и воины вскинули трубы, готовые подать сигнал. Резкие звуки труб вклинились в рев толпы, прерывая клич. Некоторые замолчали, другие попросту сбились с ритма. Форум постепенно стих, и Паллас дал трубачам команду прекратить трубить.
Клавдий сделал шаг вперед и поглядел на Каратака, который не сдвинулся с места и не выказал никакой реакции на просьбы толпы оставить его в живых.
— Встань, Каратак, король ка… кат… катувеллаунов.
Бритт встал, и император, взяв его за руку, неуверенно подошел к краю платформы.
— Волею моей объявляю, что к… король Каратак и его семья помилованы! Жизнь их станет свидетельством великого милосердия Рима. Да не скажет никто, что император, Сенат и народ Рима не способны распознать достойного человека, повстречав его… Каратак будет жить! Жить!
Толпа ревом выразила одобрение и снова подхватила клич.
Макрон хлопнул Катона по плечу.
— Ты сделал это!
Катон уныло кивнул.
— Меня лишь беспокоит, что будет дальше.
Он поглядел на Полидора, который все еще хватал ртом воздух. На лице вольноотпущенника была злость. Кроме того, не было никакого сомнения в том, что сам император, который уже был готов обречь на смерть Каратака и его семью, уже не будет столь расположен к человеку, который сорвал его план.
— Возможно, Макрон, теперь тебе следует держаться от меня подальше. Пока все не уляжется.
— Черта с два, — с ухмылкой ответил центурион. — Куда ты, туда и я, друг мой. Так и будет, как было всегда, с тех пор как я тебя знаю.
Катон прищелкнул языком.
— Надеюсь, тебе не придется об этом пожалеть.
Он оглянулся и увидел, как Клавдий снова поднял вверх руку бритта, будто тот только что выиграл кулачный бой в цирке. Император широко улыбался, и Катону оставалось лишь надеяться, что эта улыбка не только на лице. По крайней мере, настроение толпы никак не зависело от Катона. Это может смягчить гнев императора и его советников. Катон желал этого всем сердцем. Если не ради себя, то хотя бы ради Макрона.
Глава 10
Пиршественный зал императорского дворца был украшен яркими гирляндами цветов и вышитыми картинами с изображениями побед и походов, свершившихся в правление Клавдия. Катон с усмешкой поглядел на то, в какой последовательности описывалось на них недолгое пребывание императора в Британии. Клавдий в полном доспехе, руководящий высадкой войск, вражеские воины, стоящие на утесах наверху. Он же, воодушевляющий легионеров в битве на переправе через реку Тамесис, а затем принимающий капитуляцию вождей двенадцати племен на фоне дымящихся развалин столицы Каратака, Камулодуна. Отличные изображения, стоит признать. Яркие, живые и очень подробные. Вот только в первых двух случаях император не принимал участия в боевых действиях, а в третьем его вмешательство едва не стало причиной сокрушительного поражения у Камулодуна. Вечная борьба между истиной и зрелищностью, в которой, по опыту Катона, предпочтение всегда отдавали зрелищности.
К тому времени, как Катон и его товарищи прибыли на пир, большинство остальных гостей уже разместились за длинными столами, протянувшимися через весь зал. В дальнем конце находилась огромная полукруглая ниша с поднятым относительно остального уровня полом, где должны были расположиться император и его приближенные со всеми удобствами. Ближайшие к возвышению столы и ложи предназначались сенаторам и их женам. Далее располагались места для принадлежащих к сословию всадников и других влиятельных гостей. На взгляд Катона, мест здесь было где-то на тысячу человек. Усадив сына, он потянулся. Рядом с ним были Макрон и тесть Катона, сенатор Семпроний, невысокий коренастый мужчина с серьезным лицом, покрытым морщинами, и редеющими седыми волосами, которые он старательно уложил, чтобы прикрыть лысину. После триумфа Катон и Макрон сначала зашли в дом на Квиринале, чтобы переодеться из военных туник и доспехов в простые туники и удобную обувь из мягкой кожи. Семпроний, приверженец традиций, был одет в белую тогу с узкой красной полосой, символизирующей его принадлежность к патрициям. На Луции была туника, купленная его матерью еще до его рождения. Она была ему немного велика, отчего он казался даже младше своих двух лет. Дернув плечами, чтобы льняная ткань получше улеглась на его плечах, он поднял взгляд и застенчиво улыбнулся, смотря на Катона.
Безмятежные серые глаза и волосы напомнили Катону Юлию, и у него заныло сердце от тоски по жене, даже несмотря на ее измену и все те неприятности, которые она оставила ему в наследство.
— Похоже, нынче мы сможем от пуза наесться! — сказал Макрон, ухмыляясь и потирая волосатые руки.
Еще бы, столы были просто покрыты корзинами с небольшими буханками хлеба и подносами со сладкой выпечкой и другими деликатесами, чашами с фруктами, такими, что некоторые из них Катон видел впервые в жизни. Стояли серебряные кувшины с вином, и, похоже, многие гости к ним уже изрядно приложились, судя по тому, как громко они разговаривали и смеялись, расположившись у столов.
— Ешь, Макрон, только другим что-нибудь оставь.
— Уж постараюсь, но герои — в первую очередь. А сейчас мы два самых больших героя в Риме. Намерен по максимуму этим воспользоваться, пока об этом не забыли.
Семпроний улыбнулся.
— Ты прав, центурион. Пройдет месяц, и чернь обо всем забудет, снова споря и дерясь по поводу того, чья колесница лучше ездит.
