Макрон едва успел отскочить в сторону. Лезвие топора ударило в землю, и в стороны полетели куски дерна. Прежде чем противник успел поднять топор, Макрон ринулся вперед и всем весом врезался в него, толкая его щитом в огонь. Не останавливался даже тогда, когда языки пламени коснулись его калиг, и толкнул еще раз. Бунтовщик с криком ужаса упал на спину, прямо в огонь. Макрон быстро попятился, загораживаясь щитом от жара, пока не выбежал из огня.
Его противник поднялся на ноги посреди огня, языки которого подымались на высоту вдвое больше его роста. Его туника и волосы загорелись, и он открыл рот, пронзительно крича. Побежав вперед, он врезался в гущу рукопашной, будто живой факел.
Макрон не останавливался и добежал до своей центурии. Гвардейцы уже выстроились в каре, и он дал команду идти. Римляне медленно двинулись прочь от огня, а враги то и дело набрасывались на них, ударяя копьями и обмениваясь с гвардейцами ударами, прежде чем отскочить, чтобы не попасть под копья гвардейцев.
Тем временем огонь разгорался, пожирая сухую траву. Римляне и бунтовщики продолжали сражаться, одновременно пытаясь уйти от пожара. Центурия Порцина была вынуждена остановиться, когда огонь преградил путь гвардейцам. Бунтовщики напирали, пытаясь оттеснить римлян к огню, и гвардейцы начали медленно отступать. На глазах у Макрона центурия разорвала строй, и римляне обежали очаг пожара по одному и небольшими группами, стараясь прикрывать друг друга. Самая большая группа собралась вокруг центуриона и штандарта, и они начали пробиваться через нестройные ряды бунтовщиков.
К треску и гулу огня добавились вопли и крики зовущих на помощь раненых, которые остались лежать в траве. Огонь распространялся, и они начали сгорать заживо. Но в этой отчаянной битве в свете пожара и клубах дыма шансов на спасение у них не было. Большая часть центурии Порцина присоединилась к остальным центуриям. У самого центуриона на лице была ярость, когда он довел основной отряд до центурии Макрона.
— Молодец, Порцин! — приветствовал его Макрон. — Штандарт сохранил. Вы старались.
Порцин оглянулся на знаменосца и лишь кивнул.
— А остальные?
— Большая часть спаслась. Но мы еще не выбрались.
В бархатной темноте кружились искры, они падали и поджигали траву то тут, то там. Поле постепенно превращалось в море огня. Макрон несколько успокоился, видя, что бунтовщики, осознав масштаб опасности, тоже побежали прочь от пожара. Гвардейцы же постепенно вышли из опасной зоны, не нарушая строй, и двинулись к селению, расположившемуся на холме неподалеку. Некоторые бунтовщики, наиболее упрямые и отважные, шли следом за римлянами, пытаясь атаковать их на расстоянии, бросая камни руками и из пращей, но большая их часть растворилась в темноте.
Первая центурия начала подниматься на холм, к воротам селения, и Макрон обернулся, глядя на пожар на месте лагеря. Гул огня стал тише, но в ночи звучали пронзительные крики раненых и попавших в огонь, холодя сердце. Пусть это и были по большей части крики врагов, Макрон ощутил жалость. Никто не заслуживает такой смерти.
А затем он поглядел на селение, раздумывая, что сталось с Катоном. Кони все так же стояли у ворот, их держали в поводу воины конного отряда, но ни префекта, ни основной части отряда, вошедшей в поселение, не было. Макрон почувствовал, как ему сдавило живот от тревоги. Что же еще уготовил рок для второй когорты преторианской гвардии?
Глава 17
— Где, во имя Гадеса, вся остальная когорта? — резко спросил Крист, обхватив руками колени и слегка раскачиваясь вперед-назад. — Сколько еще нам тут сидеть, прежде чем они разделаются с этими ублюдками на крышах?
Катон сидел у колеса телеги, поджав ноги. Одной рукой он держал лямку щита, лежащего на земле рядом. Другую он положил на рукоять меча, медленно крутя ею туда-сюда.
— Не стоит этого делать, командир, — сказал Метелл, кивая в сторону меча. — Острие тупится.
— Что? — спросил Катон, поднимая взгляд, и кивнул. — А, да.
Он стер грязь с кончика меча и убрал его в ножны. В центре селения ненадолго стало тихо. Римляне были в укрытии, и враги поняли, что нет смысла тратить силы и камни.
— Где же наши? — пробормотал Крист.
— У когорты свои дела есть, — тихо ответил Катон. — Уверен, центурион Макрон придет к нам сразу же, как выручит фуражиров. Это вопрос времени. А до того, трибун, был бы тебе благодарен, если бы ты держал свои сомнения при себе. Давая хороший пример рядовым.
Крист возмущенно поглядел на него.
— Я никогда не хотел быть воином.
— Тем не менее, ты носишь форму и получаешь жалованье от императора. Ты сам это выбрал. Как и все остальное в твоей жизни.
На лице трибуна мелькнуло беспокойство, и он сглотнул.
— Что ты хочешь сказать, командир?
Катон не ответил ничего. Ему очень хотелось воткнуть в этого человека меч и провернуть. Но сейчас неподходящее время и место для конфликта, не имеющего отношения к нынешней ситуации. Это можно сделать потом, когда — если — они выберутся из этой ловушки.
— Только то, что сказал. Мы все несем ответственность за выбор, который делаем, трибун. Ты выбрал быть воином. Выбрал принять звание трибуна. А теперь платишь должную цену за это. Понял?
Крист задумался, а затем кивнул.
— Хорошо. А теперь держи свои страхи при себе и сделай так, чтобы воины, которыми ты командуешь, имели такого командира, какого они заслуживают.
— Да, командир.
Катон оглядел остальных. Кроме него, Криста и Метелла, здесь был центурион Пульхр, который сидел, мрачно сложив руки на груди. Восемь человек из обоза и основная часть конного отряда. Всего двадцать восемь. Трое погонщиков ранены. Все они сгрудились между двумя телегами, закрывшись щитами с боков и сверху, чтобы защититься от камней и снарядов пращников. Темнело, площадь погружалась во мрак. Время от времени перекрикивались бунтовщики, но в воздухе повисло напряжение, выводя Катона из равновесия. Особенно из-за того, что он понятия не имел, как дела у Макрона и остальной когорты. Раненые мулы продолжали реветь, и это тоже действовало на нервы Катону.
— Видите, вон там? — сказал один из гвардейцев. — Дым.
Катон слегка приподнялся, глянув поверх щита в просвет между телегами. И увидел в небе, к западу, грязное пятно, расплывающееся над крышами.
— Это огонь, — сказал другой гвардеец.
Метелл фыркнул.
— Конечно, огонь, дятел тупой. Дыма без огня не бывает. Вопрос в том, почему? Бунтовщики все еще на крышах? Кто-нибудь видит?
Катон показал на шлем, снятый с одного из раненых.
— Дай-ка.
Гвардейцы передали шлем Катону, и тот вытащил меч. Надев его центром на острие, он затянул свободной рукой ремешки и сделал вдох.
— Вот так.
