Дома у нас чисто, светло, уютно. Мы регулярно бреемся, следим за собой. Койки наши заправлены чистыми простынями. В качестве наволочек используем оставшееся на зимовке бельё бывшего начальника полярной станции в 1934 году Нины Демме.
Вытащили и установили в жилом помещении двигатель. Зарядили аккумуляторы. Мощность радиостанции увеличилась, а, кроме того, мы избавились от ручной динамомашины, теперь она переведена в «аварийный запас». Никак не можем найти керосин. Но это нас мало смущает, потому что с 15 апреля солнце заходить уже не будет». («Наш Кренкель», 1975).
Однако правда состояла в том, что однажды Кренкель проснулся ночью от того, что Николай Мехреньгин, его славный и мужественный товарищ, плакал. И тогда в эфир полетела радиограмма:
«Ледорез «Литке», Шмидту. Начиная с середины июня, подставки у обеих машин подвержены коррозии. Материалов для ремонта нет. Привет от Зандера. Кренкель».
Как и положено, радиограмма была зашифрована. А суть её в том, что оба зимовщика заболели цингой в тяжёлой форме. Продукты, которые они обнаружили на острове Домашнем, представляли перемороженные консервы, лежалую крупу, сахар, горох и муку. В середине лета Мехреньгин, а за ним и Кренкель, зацинговали. Болезнь с осложнениями. Физическая работа стала непосильной, вызывала головокружение и одышку. Недаром в радиограмме был намёк на Зандера, механика экспедиции Г. Седова, который скончался от цинги во время болезни в бухте Тихой в 1914 году.
Кренкелю было особенно тяжело. Он знал о своём назначении в предстоящую экспедицию на Северный полюс, но вот сумеет ли он вовремя вернуться в Москву? В море до горизонта простирались тяжёлые невзломанные льды, и трудно было надеяться, что к острову сможет пробиться судно. К счастью, в конце августа ледовая обстановка коренным образом изменилась и 1 сентября к станции подошёл «Сибиряков» со сменой полярников.
Показательно, что перед пароходом на остров прилетел самолёт, посланный за больными. Но Кренкель с Мехреньгиным отказались улететь, чтобы привести станцию в порядок и сдать с рук на руки. Не забылось, какой они нашли её полгода назад. Много лет спустя, Кренкель, за спиной которого было много зимовок и сложных экспедиций, говорил, что высшим достижением для себя считает зимовку на острове Домашнем.
Поздней осенью 1936 года Кренкель вернулся в Москву. Его будущие коллеги вовсю готовились к экспедиции на Северный полюс. Эрнст Теодорович чувствовал себя невольно виновным перед ними, здоровье его было подорвано последней зимовкой, требовалась передышка, а тут подготовка вступила в завершающую стадию. Пришлось пожертвовать отдыхом и включиться в доработку аппаратуры в Ленинградской опытной радиолаборатории.
Следующий рубеж в биографии Кренкеля – воздушная экспедиция 1937 года на Северный полюс. Организация научно-исследовательской станции на дрейфующих льдах стала логическим этапом в истории освоения Северного морского пути. К тому времени на островах и побережье Ледовитого океана уже действовало 60 полярных станций и три крупных радиоцентра (Бухта Тихая, Остров Диксон и Мыс Челюскина), которые обслуживали гидрометеорологической информацией морской флот и Полярную авиацию. Но огромная акватория Центральной Арктики оставалась по-прежнему пустой, что существенно затрудняло составление прогнозов.
Слово Э.Т. Кренкелю:
«О возможности экспедиции на Северный полюс я впервые услыхал в 1930 году от В.Ю. Визе. Выслушав его рассказ, я немедленно попросил Визе считать меня первым кандидатом на возможную вакансию радиста на Северный полюс…
Спустя некоторое время, на борту «Сибирякова», когда мы проходили по Северному морскому пути, я услыхал о планах покорения полюса. На этот раз уже не международных, а советских. О.Ю. Шмидт, рассказывая о планах освоения Арктики, сообщил, что экспедиция на Северный полюс, с высадкой там небольшой группы научных сотрудников, запланирована на последний год второй пятилетки (1937 г.-Ю.Б.). Это уже деловой разговор! Конечно, я не преминул заявить о своём желании стать участником экспедиции». (Кренкель, 1973).
Интересная ситуация в связи с этим сложилась между Кренкелем и лётчиком Леваневским, знакомым со времён челюскинской эпопеи. Вот как описывает её Кренкель:
«Однажды Леваневский сказал:
– Слушай! Это дело серьёзное, и распространяться о нём не следует. Хочу лететь через Северный полюс в Америку. Свой план я изложил в письме на имя Сталина и теперь жду ответа.
Не скрою, сообщение друга произвело на меня впечатление. Я сообразил, что произойдет после ответа на его письмо.
– Скажи, Сигизмунд, а если дело состоится, кто будет у тебя радистом?
– Ну, о чём спрашиваешь! Конечно, радистом будешь ты. Это железно!…». (Кренкель, 1973).
После этого разговора прошло несколько месяцев. Леваневский молчал, а Кренкелю поступило долгожданное предложение об участии в дрейфе на льдине. Отказаться он не мог, так как обговорил этот вопрос со Шмидтом и Визе ещё в 1932 году. Поэтому, когда в начале 1937 года позвонил Леваневский, произошёл не очень приятный для обоих разговор:
«– Ну, Эрнст, собирайся! Мы летим!
– Дорогой Сигизмунд, извини, но я с тобой не полечу!
– Но мы же договорились!
– Да, но меня уже утвердили в четвёрке на полюс. Менять решение не в моей власти.
Тогда Леваневский решил действовать через мою жену.
– Слушай, Наташа, объясни своему дурню, что лететь со мной проще. Экспедиция может разбиться при посадке на лёд. В каком направлении их потянет дрейф, неизвестно. Они там передерутся, зарежут друг друга, сойдут с ума. Врача у них нет. Простой аппендицит или заворот кишок – и кончай роман! Затем, их просто могут не найти в Ледовитом океане. Одним словом, полтора года сплошных волнений. А тут сутки, максимум двое – и сверли дырку в пиджаке для Золотой Звезды.
– Знаешь, Сигизмунд, я в ваши мужские дела не хочу вмешиваться. Пусть Эрнст решает сам». (Кренкель, 1973).
«Было ясно с самого начала, – писал в ноябрьском номере журнала «Радиофронт» за 1937 год О.Ю. Шмидт, – что радистом на дрейфующем льду может быть только один человек – Эрнст Теодорович Кренкель. Преданный изучению Арктики до самозабвения, т. Кренкель ещё за много лет до конкретизации наших планов осаждал меня и других товарищей проектами, один смелее другого: о какой-нибудь страшно далёкой и страшно трудной зимовке, обязательно дрейфующей, обязательно там, где ещё никого не было». («Наш Кренкель», 1975).
Программа работы дрейфующей станции включала обширный комплекс океанографических, метеорологических, геофизических наблюдений и службу радиосвязи. Ленинградская радиолаборатория изготовила два комплекта рабочей радиостанции «Дрейф» и аварийную радиостанцию «Резерв». Для их испытания в состав воздушной экспедиции откомандировали опытного радиоинженера Н.Н. Стромилова, который уже работал с Кренкелем на «Челюскине».
