После Петра модернизация шла на 90 % в среде дворянства, а весь остальной народ был только подножием этого элитного процесса. Все черты, сближавшие народную среду с европейским миром, были уничтожены Петром и преемниками Петра.
До сих пор речь шла о том, что могло быть, если бы не было петровского погрома, а все шло бы по-старому – в 1690—1700-х годах так же, как и в 1670—1680-х…
Такая «Россия Софьи», «Россия Голицына» вырисовывается как обычнейшая европейская страна, безо всякой экзотики, ставящей ее вне цивилизованного мира. Со своими национальными, религиозными и культурными особенностями, но совершенно безо всяких устрашающих отклонений.
Миф о Петре
Эпоха Петра – время жесточайшего разрыва культурной традиции Руси. Уничтожение всего, что накапливалось почти столетие. Эта эпоха вместила многое. Я написал о ней особую книгу, к которой и отсылаю заинтересованного читателя [6].
Здесь я буду краток и просто скажу, не доказывая: все личное величие Петра, все проведенные им реформы: армии, флота, государственного управления, культуры – как правило, полнейшая фикция.
Мы до сих пор очень искаженно представляем себе Московию XVII века. А она была: с рейтарскими полками, Земскими соборами, портретной живописью, высадкой солдат генерала Касогова на Южном берегу Крыма и тремя тысячами каменных домов на Москве.
Впрочем, перечислять долго, и неизвестно, все ли мы знаем о ней. Ведь слишком долго эту Россию XVII века замалчивали, рассказывая сказки о том, из какого мрака вытаскивал страну долговязый царь с крохотной головой, меньше собственного кулака, и безумными глазами маньяка.
Историки тоже находились под властью догм. С.М. Соловьев вообще не видел никакого развития в Московии. В.О. Ключевский упорно говорит о «чисто тяглом» обществе Московии XVII века… Хотя приводимые им же самим факты и цифры неопровержимо свидетельствуют: нет, общество Руси этого времени уже вовсе не «чисто тяглое». Оно сложилось как тяглое в XIV–XV веках, оно оставалось тяглым в XVI столетии… А вот век от Рождества Христова XVII состоялся на Руси как век великих потрясений и «шатаний» всех традиционных устоев, «всего привычного строя жизни и национального сознания» [7. С. 219].
Я лично вижу тут только одну закономерность: достаточно признать, что весь XVII век шла ломка традиционного уклада, труднейший отказ от привычнейших стереотипов, пересмотр всего национального сознания – и тут же не оказывается места для Петра. В смысле, не остается для него того места, которое отводит этому человеку традиционная российская историография. Где он, «великий реформатор», если «его» реформы шли сами собой целое столетие до него? В чем ценность проделанного им, если Россия вскинулась на дыбы не по его воле, а сама собой, в силу исторической необходимости, и чуть ли не за век до Петра? Что он сотворил столь важного?
По-видимому, сохранить лилейное отношение к Петру и его реформам для историков поколения В.О. Ключевского столь необходимо, что им просто «приходится» не замечать и никак не анализировать того, о чем они сами же пишут. Пусть Московия XVII века остается чисто тяглой, сугубо средневековой, до невероятия дикой… чтобы потом ее просветил Петр; чтобы было откуда ее вытаскивать. И чтобы оправдать все преступления Петра и все жертвы, понесенные несчастной страной.
Идеологические догмы два века застили от нас реальность, что поделаешь! Но нельзя же, увидев свет, отрекаться от него только потому, что раньше был слеп?
Глава 4
ПЕРЕВОРОТ ПЕТРА И РАСКОЛ НАЦИИ
Одни интеллигенты разумом пользуются, другие ему поклоняются.
Честертон
Да, он грустит во дни невзгоды,
Родному голосу внемля,
Что на два разные народа
Распалась русская земля.
Граф А.К. Толстой
– Мы даже не представляем, чем обязаны великому Петру! – прижимала к пухлой груди ручки некая сановная дама на праздновании 300-летия Петербурга.
В определенной степени она права: но только обязаны мы ему не флотом и не современным управлением, не дорогой в цивилизацию, даже не Петербургом. Петербург в планах Петра ничем не напоминал город, построенный в 1760–1830 годы. По его планам это было то ли подобие Москвы, сходящееся к Петропавловской крепости (как улицы Москвы сходятся к Кремлю), то ли причудливый гибрид между Венецией и Амстердамом.
Россия обязана Петру кое-чем другим: попыткой воплотить в жизнь утопию «регулярного государства». Эти «реформы» Петра дорого обошлись московитам: за годы его правления население Московии уменьшилось на, по разным расчетам, 20–25 %.
Но еще больше мы обязаны Петру чудовищным расколом нации на два почти не связанных друг с другом народа. Последствия этого деяния и правда определили судьбу России на двести лет вперед, на весь Императорский период. Порой последствия аукаются и до сих пор.
Реально Петр совершил только три важнейших деяния:
1. Невероятно усилил государство и уничтожил все группы людей, которые были от него независимы.
2. Невероятно упростил общество и подчинил его государству.
3. Расколол общество на две части. Вот эти-то последствия его правления сказываются до сих пор. Благодарить ли за это Петра?
Усиление государства
Много разных групп служилых людей – до 30. Дети боярские московские и дети боярские городовые, дворяне служилые и дворяне по отчеству, подьячие и окольничьи городовые, бояре верхние и думные дьяки… Всех перечислить невозможно.
Все эти группы служилых людей при Петре упразднялись и сводились в единое сословие. Называли его и шляхетством и дворянством, пока не установилось окончательно одно название – дворянство.
Все дворянство обязывалось служить с 15 лет и до смерти либо полной дряхлости. С его времени повелось «знатное дворянство по годности считать». Негодность по богатству, как становилось по всей Европе. А знатность по годности для службы. Пока служишь – ты дворянин.
Место в иерархии служащих определяла
[2] Табель о рангах, введенная 24 января 1722 года. По Табели предусматривалось 14 рангов для всех государственных чиновников. Вводилось четыре колонки чинов: чины гражданские, военные, военно-морские, придворные. Во всех колонках чины каждого ранга приравнивались друг к другу.
Табель о рангах стала единственным критерием «годности» дворянина, определителем его положения в обществе.
Если американец, встречаясь со старым знакомым, смотрел не на него самого, на его машину, то русский человек XVIII–XIX веков столь же последовательно, встретив друга-приятеля, в первую очередь интересовался его рангом. Не вступавший никогда в службу официально именовался «недорослем». Князь Горчаков, никогда не служивший, до седых волос был «недорослем» и в представлениях своего общества, и в официальных документах. У придуманных Пушкиным Лариных, которые «хранили в жизни мирной приметы милой старины», среди всех прочих примет, «…гостям носили блюда по чинам».
