Но и тут, при попытке имитировать речь этих людей, нас подстерегают свои трудности. Дело в том, что в каждой из областей Московии царит свой говор или говорок. На севере, в центре страны, на ее западе говорят на совершенно особых диалектах, и очень часто эти диалекты так расходятся, что уже и непонятно – не особые ли это языки?
Жутковатая и очень полезная нам для понимания языковых проблем история… В 1741 году Елизавета, дочь Петра I, ссылает и заключает свергнутую ею в 1741 году Анну Леопольдовну и ее мужа, Людвига Брауншвейгского, в заточение. Уже коронованного императора Ивана-Иоганна VI (ему не исполнилось и года) отделяют от семьи, и мать и отец никогда его больше не увидят.
Остальную семью содержат в крепости под Архангельском, в полутемном подвале, изолировав от всего внешнего мира, – ведь это семья законного императора! Очень опасные типы…
В заточении у супругов рождается несколько детей… Учить этих детей, возможных претендентов на престол, немецкому языку запрещено. Грамоте – тем более запрещено. Дети учат русский язык от солдат, охраняющих их, а отец (Анна Леопольдовна вскоре умирает) тайно учит их немецкой грамоте по оставленному у него молитвеннику. Вскоре умирает и Людвиг, так и не увидев солнечного света в отведенном ему подземелье.
Елизавета, восходя на престол, поклялась «не казнить смертию» ни одного человека, если ее переворот окончится удачно, и клятву сдержала. Екатерина, восходя на престол, перешагнула и через труп мужа, и через требования морали, даже элементарных внешних приличий.
При ней погибает Иван VI, и до сих пор неизвестно – не стояла ли за его гибелью сама Екатерина.
Новая царица рада избавиться от членов Брауншвейгской династии, и она принимает предложение датской королевы Юлианы, родственницы Анны Леопольдовны: отпустить этих несчастных в Данию. Отпускают, правда, заставив отречься от русского престола и взяв с датской королевы клятву – эти люди не будут проживать ни в Копенгагене, ни вообще в больших городах, а их общение с датским дворянством будет как можно сильнее сокращено…
Не маленькой Дании тягаться с могучей Российской империей; условия Екатерины принимаются, братья и сестры несчастного императора, давно уже взрослые люди, получают разрешение выехать в Данию. И вот тут-то оказывается, что разговаривать с окружающими они не могут! Не только датского языка, но и немецкого они не знают – этому языку их было запрещено учить. Говорить по-русски, через переводчика? Но и русские переводчики НЕ ПОНИМАЮТ детей несчастной Анны Леопольдовны.
Сами-то эти бедняги искренне убеждены, что разговаривают по-русски, но учили-то их языку солдаты и унтер-офицеры, набранные из архангельских деревень и мелких городков. Эти люди общались на наречии, которое принято считать диалектом русского языка… И этот диалект так отличается от литературного русского языка, что общаться между собой люди, владеющие этим «диалектом» и русским языком, не способны…
Напомню, что русский человек вполне может разговаривать с украинцем или сербом, который ни слова не знает по-русски: хотя бы общий смысл сказанного понятен. Автор лично присутствовал на докладе, который читал этнический серб на сербском языке, а слушали его русские ученые… Было вполне понятно практически все сказанное, и после доклада завязалась оживленная дискуссия на двух языках. Значит, в XVIII веке два «диалекта» русского языка различались между собой значительно больше, чем в наше время различаются русский и сербский языки.
Пока что мы говорили только о самом простом владении языком: о возможности на нем говорить, и только. Научиться говорить на русском языке XVII века так, чтобы не вызывать насмешки, будет непросто. Уж конечно, никакие шпионские штучки с попыткой выдать себя за русского никак не пройдут – с первой фразы все поймут, что вы иноземец.
Два языка, и оба русские
С начала XVIII века язык русских европейцев начал отличаться от языка туземцев. К концу XVIII столетия он вобрал в себя множество заимствований из немецкого, латыни, французского, голландского, английского. Не будем о грустном: о дворянах, которые буквально разучились говорить на родном русском языке, для которых французский стал привычнее и роднее.
Но даже не обсуждая таких крайностей, заметим: русский человек говорит, используя слова, которых не было в языке московитов… и нет в языке русских туземцев XIX века. Бутерброд, горизонт, бифштекс, циркуль, патруль, офицер, фамилия, медицина, шофер, бензин, одеколон… В общем, такие слова перечислять можно долго, очень долго. В нашем языке они есть, но в языке русских туземцев их не было.
А в языке туземцев были слова, пришедшие из Византийской империи, из церковнославянского, и почти забытые в русской европейской среде.
К середине – концу XVIII века русский народ явственно разделяется на два… ну, если и не на два народа в подлинном смысле, то по крайней мере на два, как говорят ученые, субэтноса. У каждого из них есть все, что полагается иметь самому настоящему народу – собственные обычаи, традиции, порядки, суеверия, даже свой язык… Ну, скажем так, своя особая форма русского языка.
Каждой из этих двух форм русского языка можно овладеть в разной степени. Барышня-крестьянка, Лиза Муромцева, достаточно хорошо владеет «народной» формой русского языка – по крайней мере достаточно хорошо, чтобы Алексей Берестьев действительно принял ее за крестьянку [63. С. 89–95].
Самого Алексея она уличала: «Баешь не по-нашему».
Алексей действительно «бает» совсем не по-крестьянски. Простонародное слово «баять» никак не может произнести дворянка! Парень убежден на сто пудов…
…Но будь на его месте крестьянский парень, он легко разоблачил бы Лизу. Ведь сойти за «настоящего англичанина» в России и в самой Англии – как говорят в Одессе, «две большие разницы».
Ведь русские туземцы не только употребляют другие слова… Они произносят совсем другие звуки! Вряд ли Лиза могла говорить на крестьянском языке без акцента.
Она говорит и ведет себя, как иностранка. Ведь для нее все обороты речи, употребляемые в обличье Акулины, – это не «настоящий» русский язык, использование его – только девичья игра, увлекательная, пряно-рискованная. Девушка прекрасно знает, что «на самом деле» по-русски говорят совсем не так.
И дело ведь не только в языке. Другие привычки, другие движения тела, языка и души. Другая память, в том числе память о детстве.
По крайней мере народовольцев, «идущих в народ», крестьяне разоблачали сразу же, и разоблачали именно так, как ловят незадачливых шпионов: по неправильному ношению одежды, по бытовым привычкам, по незнанию характерных деталей. И конечно же, по языку.
У Николая Семеновича Лескова описана его собственная бабушка, которая свободно произносила такие сложные слова, как «во благовремении» или «Навуходоносор», но не была в силах произнести «офицер» иначе, чем «охвицер», и «тетрадь» иначе, нежели «китрадь». То есть, называя вещи своими именами, эта туземная бабушка цивилизованного Н.С. Лескова говорила по-русски с акцентом. Сама она была русская? Несомненно! Но ведь и образованный человек, пытаясь говорить на «народном» языке, тоже говорит с акцентом. Он, выходит, тоже иноземец?
