Я же порадуюсь за создавший Русь род и его западные ветви — приятно думать, что эти интересные люди не покупали жизни ценой участия в языческих кампаниях, а власти — путем публичного совокупления с женой старшего брата. Русскими они быть перестали? Да… Но Рюриковичами — остались. Артур Конан Дойл как-то русским никогда и не был, что нисколько не мешает ему быть Рюриковичем.
Заключение, или Самая славная кончина
Людям свойственно жалеть о том, что прошло. Людям свойственно задавать вопрос а может, прошлое исчезло в силу какой-то случайности? Может, оно могло бы и продолжаться? Вот не женись на сифилитичке Иван III Васильевич, и жила бы до сих пор, сидела на престоле Российской империи династия московских Рюриковичей?! Может, ее можно было бы сохранить?
Говоря откровенно, я не вижу смысла в таких предположениях. То есть, вполне возможно, московские Рюриковичи и не оказались бы обречены на вырождение, женись Иван III на приличной богобоязненной девушке, какой-нибудь Машеньке смоленской или Танечке ростовской. Не появилась бы уже у Василия III маниакальная блудливость, не развивался бы в боку нарыв, не было бы у него склонности к столь отвратительным бабам, как Елена Глинская. Женился бы он, опять же, на скромной и приличной русской барышне, родился бы Иван IV в нормальной семье, был бы ухожен и любим, не развивались бы в нем патологические наклонности к мучительству и тиранству.
Здорово было бы, да?
С одной стороны — да, было бы лучше. В той же степени, в какой хорошие любовные отношения лучше брака-сделки, прочная семья лучше союза по династическому или иному расчету, а хорошая мама лучше Елены Глинской, которая сына никогда не любила.
Нет ничего привлекательного в фигуре высокопоставленной интриганки, увлеченной государственными делами и романом с князем Телепневым-Оболенским, совершенно забросившей сына.
Говорят, что потерявший отца — полсироты и только потерявший мать — полный сирота. Трехлетний малыш сразу станет полным сиротой при живой матери. Никогда не любившая, не уважавшая мужа, Елена Глинская занималась чем угодно — любовником, нарядами, книгами, но больше всего, конечно, властью. Но не сыном. У маленького Ивана будут забывать сменить рубашку, дать ему поесть или попить. Тем более никому не будет интересно, хорошо ли он спал, не грустно ли ему, не скучно ли, не страшно ли, не одиноко.
Уже во время переворота Глинской в 1533 году на глазах трехлетнего малыша в смертной борьбе сцепились самые близкие, кровно родные ему люди. Был эпизод, когда в спальню ворвались злорадно похохатывающие люди с оружием, и напрасно малыш будет просить умолять не обижать, не убивать, оставить с ним любимого дядьку. Оторвут и убьют, кровь залила рубашку, лицо малыша, ребенка грубо отрывали, отшвыривали от умирающего, бьющегося дядьки… Когда годы спустя мольбы и вой убиваемых бояр и их детей вознесутся к нему — чей голос он услышит за мольбами?
Новый переворот — и вот Шуйский на глазах уже восьмилетнего Ивана разваливается на постели покойного отца, забрасывает на нее ноги в сапогах. Стаканами собственной крови заплатит боярство за каждую трещинку, за каждую пылинку на этих сапогах Шуйского. Но ведь и будет за что платить.
Сжимается сердце от мысли о беспомощном в этом мире малыше, которому, конечно же, никакие великокняжеские знаки власти и золототканые одежды не в силах заменить папы и мамы.
Все это верно. Все так.
Но если бы на престоле Московии и дальше сидела бы самая «нормальная» династия — такая, как в эпоху между Александром Невским и Василием II, все равно происходило бы неизбежное: с каждым поколением Рюриковичи все дальше уходили бы от основателя рода.
Все сущее обречено на исчезновение. Даже Вселенная не бесконечна, даже Земля не будет существовать ВСЕГДА. В этом смысле Рюриковичи были обречены… но их судьбу я считаю исключительно интересной и успешной. Почему? А потому, что было и есть продолжение. Продолжение — это и есть те тысячи, десятки тысяч людей, которые и в современном мире знают о своем происхождении от Рюрика.
С одним из них я знаком накоротке, как с известным в Петербурге археологом. С другим недавно встречался в Париже… В самой обычной квартире, с прекрасными картинами на стенах. На фотографиях — императоры Александр III Александрович и Николай II Александрович, императрицы. Фотографии незнакомых мне людей в мундирах императорской армии и в длинных пышных платьях того времени. Картины с русскими пейзажами. Один очень хорош: церковка века XIV на фоне пламенеющего закатного неба.
У князя сын и две дочери, семеро внуков. Это хорошо — красная сволочь промахнулась. Потомки убийц догнивают в убожестве, даже краденые миллиарды им не впрок. А Оболенских на земле много, и вымирать они не собираются.
Хозяин принимает в костюме с галстуком, на немолодых пальцах — перстни. Невероятно вежлив. Это не игра, это естественная аристократическая привычка. На протяжении разговора раза три подчеркнул, что он — русский и дома говорит только по-русски. Не вернется, хотя знает тех, кто возвращается, не хочет жить в России, но он — русский! Привезен сюда в два годика, местный… Но русский.
Все замечательно, кроме одного: хозяин меня почти не понимает. Я меньше ищу в разговоре немецкие слова, чем он ищет русские. Я ловлю себя на желании перейти на немецкий: может, он лучше понятен уважаемому князю Оболенскому. Стараюсь говорить медленно и четко, как в разговоре с иностранцем. И все же вижу — часто он теряет нить элементарного в целом разговора.
— Ви-ви… — на всякий случай соглашается он, кивает. Спохватывается и совершенно по-французски дважды подтверждает:
— Да-да…
И делает типично французский подтверждающий жест правой рукой.
Я с уважением отношусь к титулам. Если я профессор, то он — князь. Да и не худших людей выделяла история, когда выковывала таких вот — на девятом десятке с прямой спиной и в галстуке.
Но вот соотечественником моим князь Оболенский не является, как бы ни уверял в обратном. И его дочка, подававшая чай, говорит с сильным акцентом. А с мужем-французом она дома на каком языке говорит? И с детьми? Достойный человек, хороший человек. И портреты исторических личностей на стенах — по праву. И слава рода к лицу такому… с прямой спиной и умными глазами. И жаль, что мы сидим с ним в Париже, а не в Петербурге. Но это — не русский аристократ. Это француз русского происхождения.
Но я смотрю на него и невольно ищу общее со своим питерским знакомым и с князьями Голицыными, ведь они и хозяин дома — дальние-предальние, но родственники. Ищу зря — общих черт просто нет.
Есть, конечно, одна важная черточка, но она не во внешности… Потомки Рюрика проявляют явные признаки незаурядности. Хорошая кровь, интересные, яркие люди.
Вот эта незаурядность, прошедшая через века, и есть лучшее из возможных продолжений. Династия не сидит на престоле, род Рюриковичей давно перестал быть правящим родом. А история потомков Рюрика продолжается, и хорошо продолжается.
