— Да ну?! Что же ты сразу не сказала?! Из-за двери послышался грохот лихорадочно вынимаемого стула. В щели показалось покрасневшее лицо под гривой растрепанных волос.
— Мне нужно его повидать!
— Думаю, это не получится. Врачи сказали…
Но Китти уже ссыпалась вниз по лестнице.
Он сидел в кровати. На нём была новенькая, с иголочки голубая пижама, с ещё не расправившимися складочками на рукавах. Пестрые руки были сложены на коленях. Поверх одеяла стояла нетронутой стеклянная ваза с виноградом. Глаза были завязаны двумя кружочками свежей марли. На черепе отросла короткая щеточка свежих волос. Лицо осталось таким же, как запомнила его Китти: расписанным жуткими чёрно-серыми полосами.
Когда она вошла, Якоб улыбнулся слабой, кривоватой улыбкой:
— Китти! Быстро ты.
Девочка, дрожа, подошла к кровати и дотронулась до его руки:
— Откуда… Откуда ты знаешь, что это я?
— А кто же ещё ломится по лестнице, точно бешеный слон? Кроме тебя — никто. Ты как, в порядке?
Китти взглянула на свои чистые, бело-розовые руки.
— Да. Все нормально.
— Да, я слышал…
Якоб попытался снова улыбнуться, но удалось ему это с трудом.
— Тебе повезло… Я рад.
— Да. Как ты себя чувствуешь?
— Ну, измотанным. Больным. Как кусок копчёного бекона. Кожа болит, если пошевелиться. И чешется. Но мне сказали, что всё это пройдет. И глазам моим уже лучше.
Китти испытала прилив облегчения.
— Как здорово! А когда…
— Ну, когда-нибудь. Не знаю…
Он внезапно сделался усталым и раздражительным.
— Ладно, забудь об этом! Расскажи лучше, что происходит. Мне говорили, что ты была на суде?
Она рассказала ему обо всем, кроме встречи с мистером Пеннифезером. Якоб сидел в постели очень прямо, и его закопчённое лицо выглядело очень мрачно. Когда она закончила, он вздохнул.
— Какая же ты всё-таки дура, Китти! — сказал он.
— Ну, спасибочки!
Она оторвала от кисти несколько виноградин и сердито запихнула их в рот.
— Ведь говорила тебе моя мама! Она сказала…
— И она, и все остальные тоже. Они все так правы, а я вся так ошиблась!
Китти выплюнула косточки в горсть и бросила их в мусорное ведро, стоявшее рядом с кроватью.
— Поверь мне, я очень признателен за то, что ты пыталась сделать. И мне очень жаль, что ты теперь страдаешь из-за меня.
— Да ладно, фигня. Найдем мы эти деньги.
— Всем известно, что в суде справедливости не добьешься: там имеет значение не то, что ты делал и чего не делал, а то, кто ты такой и какие у тебя связи.
— Ну ладно, все! Хватит об этом!
Китти была не в том настроении, чтобы выслушивать лекции.
— Ну, хватит так хватит. — Якоб улыбнулся, несколько более убедительно, чем в прошлый раз. — Я даже сквозь повязки чувствую, как ты хмуришься!
Они немного посидели молча. Наконец Якоб сказал:
— В любом случае, не думай, будто Тэллоу это все так и сойдет с рук.
И почесал щёку.
— Прекрати чесаться! Что ты имеешь в виду?
— Так чешется же! Я имею в виду, что справедливости можно добиться не только через суд.
— А как ещё?
— Ой-ой! Все без толку: придётся мне сесть на руки. Подвинься-ка поближе — вдруг кто-то подслушает… Так вот. Тэллоу — волшебник и поэтому наверняка думает, что вышел сухим из воды. Он про меня быстро забудет — а может, уже забыл. И уж конечно ему не придёт в голову, что я имею какое-то отношение к Гирнекам.
— К фирме твоего папы?
— А к чьей же ещё? Конечно, к папиной фирме. И Тэллоу это дорого обойдётся. Он, как и многие другие волшебники, переплетает свои книги заклинаний у Гирнека. Мне об этом сказал Карел — он проверил по нашим гроссбухам. Тэллоу присылает нам заказы примерно раз в два года. Причём предпочитает крокодиловую кожу свекольного цвета — да-да, так что мы можем к прочим его преступлениям добавить ещё и отсутствие вкуса. Так вот, мы можем позволить себе подождать. Рано или поздно он пришлет нам очередную книгу на переплёт или закажет что-нибудь… Нет, не могу! Мне необходимо почесаться!
— Не надо, Якоб! Съешь вот лучше виноградинку — отвлекись как-нибудь.
— А толку-то? Я просыпаюсь по ночам — и обнаруживаю, что чешусь. Маме приходится забинтовывать мне руки, чтобы я не чесался. Нет, я сейчас умру! Скажи маме, пусть принесет крем.
— Я лучше пойду…
— Погоди минутку! О чём это я? Ах да, так вот: в следующий раз мы не только переплетем Тэллоу книжку, но и поменяем ещё кое-что.
Китти наморщила лоб:
— А что именно — заклинания? Якоб мрачно усмехнулся:
— Можно поменять местами страницы, подправить слово или запятую, изменить график — главное, знать, что делаешь. На самом деле это вполне возможно — для некоторых папиных знакомых это проще простого. Мы переделаем несколько самых употребительных заклинаний, а потом… Посмотрим.
— А он не заметит?
— Да он просто прочтет заклинание, начертит пентакль, или что там полагается сделать, и тогда… Кто знает? С волшебниками, которые неправильно читают заклинания, могут случиться самые неприятные вещи. Папа всегда говорит: «Магия — наука точная».
Якоб откинулся на подушки.
— Быть может, пройдут годы, прежде чем Тэллоу наконец попадётся в ловушку, — ну и что? Мне-то уж точно торопиться некуда. Моё лицо останется изуродованным ещё как минимум лет пять. Я могу и подождать.
Он внезапно отвернулся.
— Ладно, позови маму. И не говори ей того, что я тебе сейчас сказал.
Миссис Гирнек Китти обнаружила на кухне, она растирала в ступке странное месиво, белое и маслянистое, смешанное с тёмно-зелёными душистыми травами. Когда Китти передала ей просьбу Якоба, она устало кивнула.
— Едва успела приготовить новую порцию, — сказала она, поспешно накрыла ступку крышкой и взяла с полки кусок чистой материи. — Я тебя провожать не буду, ладно?
И выбежала из комнаты.
Китти, волоча ноги, поплелась в сторону прихожей, но не успела она сделать и двух шагов, как её остановил негромкий, короткий свист. Девочка обернулась: старая бабушка Якоба сидела на своем обычном месте, в кресле возле очага, и на её костлявых коленях стояла большая миска с гороховыми стручками. Её блестящие чёрные глазки смотрели на Китти в упор; бесчисленные морщинки на лице двигались — старуха улыбалась. Китти неуверенно улыбнулась в ответ. Старуха подняла иссохшую руку и дважды согнула узловатый палец, маня Китти к себе. Китти подошла к ней. Сердце у неё колотилось. Сколько раз она ни бывала в этом доме, ни разу не довелось ей перемолвиться и парой слов с бабушкой Якоба — девочка вообще ни разу не слышала, чтобы та разговаривала. Её охватил дурацкий, беспочвенный страх. Что ей говорить? Китти ведь не знает чешского! Чего старуха от неё хочет? Китти внезапно почувствовала себя точно в сказке, где маленькая девочка заблудилась и попала на кухню к ведьме-людоедке… Она…
