— Как тебе кажется, какого оно цвета? — спросил он.
Я поразмыслил.
— Не знаю. Красное, должно быть.
— Но какого именно оттенка? Мне нужно описание.
— Хм… Кирпично-красное? Огненно-красное? Красное, как помидор? Цвета солнечного ожога? Оно может быть каким угодно.
— Значит, не кроваво-красное?
Он выругался.
— У меня времени было в обрез, ничего другого не нашёл. Ну, что поделаешь: придётся обойтись тем, что есть.
Он воткнул перо в фетр и нахлобучил получившуюся конструкцию себе на голову.
— Это ещё зачем? — осведомился я. — Надеюсь, ты не собираешься покорять сердца местных дам? Потому что вид у тебя совершенно идиотский.
— Уверяю тебя, это исключительно ради дела. И идея была не моя. Пошли, уже почти полночь.
Мы свернули прочь от реки, направляясь в глубину Старого Города, туда, где гетто хранило самые сокровенные тайны Праги.
[39]
Дома, мимо которых мы проходили, становились все ниже и запущеннее и жались друг к другу так тесно, что некоторые явно стояли только благодаря опоре на соседей. Наше с Натаниэлем настроение по дороге менялось в противоположных направлениях. Моя сущность наполнялась энергией от магии, сочащейся из древних камней, и от воспоминаний о былых подвигах. Натаниэль же, напротив, все мрачнел и на ходу бурчал что-то себе под нос, точно сварливый старикашка.
— А нельзя ли, случаем, объяснить мне, куда мы направляемся? — поинтересовался я.
Натаниэль взглянул на часы.
— Без десяти полночь… Когда начнут бить часы, мне надо быть на старом кладбище.
И он снова забубнил себе под нос:
— Еще одно кладбище! Подумать только! Да сколько же их тут, этих кладбищ? Ну, короче, там я должен встретиться с нашим шпионом. Он узнает меня по этой шляпе. А я его должен узнать — цитирую: «по особой свече».
Он вскинул руку:
— Не надо, не спрашивай — я понятия не имею. Но этот человек, возможно, сумеет направить нас к кому-то, кто что-то знает о големах.
— А ты что думаешь, беспорядки в Лондоне устраивает какой-то чешский волшебник? — спросил я. — Далеко не факт, между прочим.
Он кивнул — по крайней мере, его голова совершила какое-то резкое движение под этой огромной шляпой.
— Разумеется. Глиняный глаз из коллекции Лавлейса явно похитил кто-то из своих — рядом с нами действует изменник. Однако сведения о том, как именно его можно использовать, почти наверняка пришли из Праги. В Лондоне этого прежде никто не делал. Быть может, наш шпион поможет нам. — Он вздохнул. — Хотя я сомневаюсь. Человек, который именует себя Арлекином, по всей видимости, давно уже не в себе.
— Ну уж, не более, чем все вы, с вашими дурацкими фальшивыми именами, мистер Мэндрейк. Ну, а мне чего делать, пока ты будешь встречаться с этим джентльменом?
— Спрятаться и смотреть в оба. Мы на вражеской территории, и я не собираюсь доверять ни Арлекину, ни кому другому. А-а, похоже, вот и кладбище. Смени-ка облик.
Мы вышли на вымощенную булыжником площадь, со всех сторон окруженную зданиями с маленькими чёрными окошечками. Прямо перед нами находилась лестница, ведущая к распахнутым железным воротам в покосившемся заборе. За воротами, точно гнилые зубы, высилась тёмная неровная масса — надгробия старого пражского кладбища.
Кладбище это было не больше, чем пятьдесят на пятьдесят метров, самое маленькое кладбище в городе. Однако использовали его в течение многих столетий, хороня все новых покойников, и это придавало ему особый стиль. На этом пятачке было похоронено столько народу, что могилы делали многоэтажными, время от времени ставя один гроб поверх другого, пока наконец поверхность кладбища не поднялась на два метра по сравнению с первоначальным уровнем. И надгробия были натыканы густо, как иголки на еже, — большие нависали над маленькими, а маленькие наполовину уходили в землю. Словом, это кладбище, с его неприкрытым пренебрежением к порядку, было как будто нарочно создано для того, чтобы вывести из себя аккуратного Натаниэля.
[40]
— Ну, давай, что ли, — сказал он. — Я жду.
— А-а, так ты ждёшь? А мне и не видно под этой шляпой…
— Превращайся в смертоносную гадюку, или в чумную крысу, или в любую другую мерзкую ночную тварь, какая тебе по душе. А я пошёл. Будь готов защищать меня, если понадобится.
— С превеликим моим удовольствием!
На этот раз я избрал облик ушастой летучей мыши с кожистыми крыльями и хохолком на голове. Я обнаружил, что это весьма маневренная личина — стремительная, бесшумная и к тому же чрезвычайно подходящая к атмосфере полуночного кладбища. Я покружил над нагромождением покосившихся надгробий. Из осторожности я осмотрел все семь планов — там оказалось довольно чисто, хотя здесь всё было настолько пропитано магией, что каждый из планов слабо вибрировал от следов былых дел. Никаких ловушек или датчиков я не заметил, хотя на соседних зданиях кое-где обнаружились обереги — по-видимому, там все ещё обитали кое-какие волшебники.
[41]
Поблизости не было ни души — в этот поздний час узенькие дорожки кладбища были пусты и погружены во тьму. Только на решетчатом заборе кладбища висели ржавые фонари, распространяющие слабый свет. Я нашёл накренившееся надгробие и элегантно повис на нём, закутавшись в крылья. Отсюда мне открывался вид на главный вход на кладбище.
Натаниэль вошёл в ворота. Гравий на дорожке негромко похрустывал под его ботинками. Как раз когда Натаниэль миновал ворота, на башнях Праги зазвонили колокола, отмечая наступление тайного, полуночного часа.
[42]
Парень тяжело вздохнул, с отвращением покачал головой и принялся на ощупь пробираться по одной из дорожек кладбища. Поблизости заухала сова — возможно, предвещала чью-то скорую кончину, а возможно, просто хохотала над фасоном шляпы моего хозяина. Кроваво-красное перо трепыхалось у него на затылке, слабо поблескивая в неверном свете.
