Волшебник выпучил глаза от дурных предчувствий — и, как оказалось впоследствии, предчувствия его не обманули. Дым сгустился в мускулистую чёрную фигуру метров двух ростом, с четырьмя руками, тянущимися во все стороны.
[61]
Джинн — точнее, джиннша, — медленно озирался, ища каких-либо погрешностей в пентакле.
И, к своему явному изумлению, она таки обнаружила погрешность!
[62]
Четыре руки на миг застыли, словно колеблясь. Потом струйка чёрного дыма потянулась от ног фигуры, осторожно и вкрадчиво ощупывая границы пентакля. Ей хватило двух толчков. Слабое место было вычислено — крохотная дырочка в барьере заклинания. Вперёд тотчас устремилась ложноножка, которая хлынула через брешь наружу, сужаясь почти до полной невидимости, чтобы протиснуться в дыру, и снова разрастаясь по ту сторону барьера. Дым струился все стремительнее и стремительнее; он рос, разбухал и вскоре сделался могучим щупальцем, которое с энтузиазмом рванулось в сторону второго пентакля, где стоял оцепеневший от ужаса волшебник. Веточки розмарина и рябины, которые он разложил вдоль границ своего пентакля, разлетелись в стороны, как от порыва ветра. Дым растекся у его башмаков и проворно окутал его ноги густым, непроницаемым столбом. Тут волшебник, наконец, издал несколько невнятных звуков, однако ничего толкового предпринять не успел: фигура в первом пентакле уже почти исчезла — вся её сущность проскользнула сквозь брешь и окутала теперь свою жертву. Не прошло и пяти секунд, как весь волшебник вместе с его полосатым костюмчиком и всем прочим был окутан дымом. Дым поглотил его с головой. В верхней части дымного столба сверкнуло несколько торжествующих молний, а потом столб ушёл в пол, забрав с собой и волшебника.
Ещё миг — и оба пентакля остались пустыми, если не считать красноречивого пятна гари на том месте, где только что стоял волшебник, и валяющейся рядом обугленной книги.
В зале для вызывания воцарилось гробовое молчание. Волшебники стояли, точно громом пораженные, их клерки обмякли на стульях, не помня себя от ужаса.
А потом все враз загомонили. Те волшебники, что уже успели как следует сковать своих рабов — и мой хозяин в их числе, — вышли из своих пентаклей и с вытянувшимися лицами столпились вокруг обгорелого пятна, что-то бормоча друг другу. А мы, высшие существа, принялись бурно и радостно обсуждать случившееся. Я тоже обменялся несколькими замечаниями с зелёными миазмами и долговязой птицей.
— Мило, не правда ли?
— Стильно, я бы сказал!
— Вот ведь свезло мерзавке! Сразу было видно, что она просто не верит своему счастью.
— Ну, так ведь и не часто представляется подобный случай!
— Да уж, не часто. Помню, было такое как-то раз в Александрии. Там был молодой ученик…
— Этот дурень, должно быть, оговорился, произнося одно из замыкающих предписаний.
— А может, в книге опечатка попалась. Видели, он читал прямо по книжке? Так вот, он сказал conligi прежде torqui. Я сам слышал.
— Да ты что? Это ж ошибка на уровне начинающего.
— То-то и оно. С тем молодым учеником, про которого я говорил, вышло так же: он дождался, пока ушёл наставник, а потом… Нет, просто не верится!
— Бартимеус! Внемли мне!
Парень решительным шагом вернулся в свой пентакль. Пальто развевалось у него за спиной. Прочие волшебники по всему залу делали то же самое. Все они внезапно исполнились суровой деловитости. Я и мои товарищи по несчастью нехотя обернулись к своим хозяевам.
— Бартимеус, — повторил мальчишка; голос у него слегка дрожал, — делай то, что я тебе прикажу ныне: отправляйся в мир и разыщи взбунтовавшегося африта. Повелеваю тебе вернуться ко мне лишь тогда, когда он будет уничтожен.
— Эй, погоди!
Пернатый змей воззрился на него с чем-то, очень похожим на насмешливое изумление. Экий он вдруг сделался официальный — «внемли», «повелеваю»! Это говорило о том, что парень изрядно расстроен.
— Ты чего? — спросил я. — Было бы из-за чего переживать! Ведь этот мужик тебе вроде бы ни капельки не нравился.
Лицо у него залилось краской.
— Заткнись! Ни слова более! Я — твой хозяин, хотя ты регулярно об этом забываешь. Исполняй мою волю!
Ну, вот тебе и доверительные отношения. Парень снова взялся орать и топать ножкой. Просто удивительно, что может сделать с человеком небольшое потрясение.
Когда он в таком настроении, разговаривать с ним бесполезно. Пернатый змей повернулся к нему спиной, свернулся клубком и, вместе со своими товарищами по несчастью, исчез из зала.
34
В тот вечер над лондонскими крышами царило настоящее столпотворение. Помимо сорока или около того сверхмощных джиннов вроде меня, которые, покинув зал в Уайтхолле, более или менее беспорядочно разлетелись на все стороны света, в воздухе кишели бесы и фолиоты различных степеней бестолковости. Не было, почитай, ни единой башни, ни единого делового здания, на крыше которого не восседала бы пара-тройка духов.
Внизу маршировали отряды ночной полиции, с некоторой неохотой прочесывающие улицы в поисках взбунтовавшегося африта. Короче, столица кишела самыми разношерстными государственными служащими. Просто чудо, что африта не выследили в первые же несколько секунд.
Я в течение некоторого времени рассеянно блуждал по центру Лондона в облике горгульи, не имея в запасе никакого определённого плана действий. Как всегда в подобных случаях, моя склонность держаться подальше от опасности вступила в противоречие со стремлением как можно быстрее выполнить порученное дело и освободиться. Вся беда в том, что африты — твари подлые: убить их не так-то просто.
Через некоторое время, поскольку в голову ничего лучшего не пришло, я перелетел на неаппетитный современный небоскреб — сооружение из стекла и бетона в излюбленном волшебниками стиле — чтобы поговорить с тамошними часовыми.
Горгулья приземлилась с грацией балерины.
— Эй, вы двое! Тут скелет не пробегал? А ну, отвечайте!
В общем, относительно вежливо, поскольку это были всего-навсего два мелких синих беса — с ними по-другому и не получится.
— Так точно! — немедленно ответил первый бес.
Я ждал продолжения. Бес отдал мне честь и снова принялся чистить свой хвост. Горгулья утомленно вздохнула и внушительно кашлянула.
