Свою позицию Бек, возможно, основывал на своем опыте общения с Гитлером. Бек ясно видел, что его размеренная, без всяких эмоциональных всплесков речь не производит на Гитлера никакого впечатления. Едва ли тот был способен воспринять любую аргументацию, связанную с политикой, какую Бек вставлял в свои доклады.
Во времена монархии, вплоть до 1918 года, высшие военные деятели, такие как Тирпиц и Людендорф, слишком глубоко залезали в политические проблемы. Генерал Бек ограничил себя теми проблемами, которые считал исключительно необходимыми. Такие генералы, как Кейтель и Браухич, также не выходили ни на один шаг за пределы чисто военной сферы (Гитлер этого не позволял).
Сменивший Бека генерал Франц Гальдер (1884 – 1972, генерал-полковник (1940), в 1938 – 1942 годах начальник Генштаба сухопутных войск. – Ред.) во многом разделял его взгляды. Можно было даже подумать, что Бек посоветовал всем своим друзьям не занимать пост, который он освободил. Но само назначение не значило для него ничего особенного, поскольку его можно было доверить и ничтожеству. Гальдер происходил из Баварии и поэтому оказался более удачливым в выборе нужной тональности для разговоров с Гитлером. Его знали как офицера Генерального штаба высшего уровня, неутомимого труженика. Внешне он напоминал университетского профессора.
Что же касается моих взаимоотношений с Гальдером, то Бек подготовил соответствующую почву. Гальдер объяснил мне, что, с его точки зрения, вместо того, чтобы сопротивляться, надо делать так, чтобы другая партия, то есть Гитлер, двигалась бы в менее опасном направлении. С самого начала до середины сентября мы постоянно обсуждали, как нам добиться желаемого результата оптимальным образом.
С этой целью Гальдер уже отвел некоторые верные войсковые части и соединения, когда неожиданно, в середине сентября, за день до того, как Гальдером и его сторонниками (среди них был и Вицлебен) был запланирован удачный ход, политический кризис принял новый оборот, на сей раз по инициативе Лондона. Так намеченный военными план лишился своего самого мощного аргумента, и все это благодаря известному предложению Чемберлена, захотевшего посетить Гитлера.
А первоначально план заключался в том, чтобы схватить Гитлера и держать его под арестом, пока власть в государстве не перейдет в новые руки. Предполагалось, что, находясь под арестом, Гитлер согласится на предложенные условия и таким образом передача власти осуществится более или менее легитимным путем. Со временем решится и судьба самого Гитлера.
Все время Гальдер и я были предельно осторожными, стремясь, чтобы наши беседы не привлекали внимания. Моя постоянная и самая значимая линия связи с военными кругами велась через главу абвера Канариса. Меня многое сближало с ним, как бывшим морским офицером, я знал его достаточно давно. Раньше, в начале эпохи Гитлера, мы часто беседовали о нашем морском прошлом, Канарис даже навещал меня в Берне. Вскоре мы начали обсуждать и более серьезные вопросы, например, какая судьба ожидает Германию при Гитлере.
Я веду речь о Канарисе не только потому, что находился с ним в доверительных отношениях, или потому, что он довольно часто появляется в моем повествовании, не потому, что Гитлер расправился с ним столь ужасным образом, и не потому, что существовало ложное мнение о нем как о предателе своей страны. Правда заключается в том, что Канарис оказался незаурядным человеком, поэтому в моих воспоминаниях обойтись без рассказа о нем невозможно.
Он был интересным явлением своей эпохи, относясь к той разновидности людей, которые состоялись как личности в период диктатуры, представляя собой смесь непредубежденного идеализма и проницательности (относительно редкие качества в Германии!). Среди нас, немцев, редко встречались мудрость змеи и чистота голубя, соединенные в одной личности вместе.
Когда Канарис был молодым морским офицером, он отличался боевым и авантюрным характером, эти свои качества он и продемонстрировал во время Первой мировой войны. Канарис отлично проявил себя, командуя подводной лодкой. Известно, что он знал семь языков, отличался необычайной дружелюбностью. Не знаю, текла ли в его жилах греческая кровь, но он был явным духовным последователем Одиссея. Возможно, и Гитлер признавал в нем эти свойства, иначе вряд ли он сделал бы его, бывшего морского офицера, главой всей армейской секретной службы. При этом Гитлер явно не заглянул ему в сердце. В течение целого ряда лет и гестапо не понимало, что он за человек.
Канарис обладал способностью разговаривать, никак не выражая своих эмоций. Его голубые глаза не позволяли представить глубину его внутренней сущности. Лишь иногда как будто раздавался легкий хруст и на поверхность пробивался его характер во всей глубине своей духовной и в то же время трагической сущности.
Используя свои знания разных стран и завязанные им дружеские связи во всех частях света, Канарис постоянно путешествовал. Он немного разбирался в политике и часто знал то, что оказывалось полезным и для меня. Канарис оказался одним из немногих людей, с которыми мне было легко разговаривать. В основном мы говорили о том, как избежать войны и уничтожить осиное гнездо Гитлера.
Традиционно любая секретная служба притягивает к себе множество сомнительных личностей, людей, имеющих обыкновение попадать в беду, находящихся в розыске, стремящихся эмигрировать и т. д. Подобным образом абвер умудрялся получать достаточно полную информацию о том, что происходило в Германии. Канарис знал достаточно о том, что собирался делать Гиммлер, и был готов помочь многим, кто мог попасть в руки гестапо.
Чтобы сместить Гитлера, Канарис действовал в тесном контакте с генералом Гальдером, вынашивающим такие же планы. Все знали, что никакие планы изменения режима в Германии не могли осуществиться без участия армии, поскольку с нашими кадрами из МИДа идти на серьезное дело со стрельбой было, естественно, нельзя. Сам я не боялся, что в ходе тщательно организованного военного переворота может разразиться серьезная гражданская война. Чтобы открыть глаза обществу на легкомысленную игру, которую вел Гитлер, следовало дать понять, что каждый немец, который любит свою страну и хочет мира, может и должен стать противником Гитлера.
Я также не верил в то, что СС смогут оказать эффективное сопротивление. Что же касается гражданских служб, то я полагал, что они достаточно скоро решат поддержать новый режим. В министерстве иностранных дел не осталось ни одной группировки, которая искренне поддерживала бы Гитлера. С другой стороны, имелась группа людей, работавших над тем, как свергнуть режим. Не все из них дожили до наших дней. За исключением братьев Кордт, Альбрехта фон Кесселя, Хассо фон Эцдорфа, Готфрида фон Ностица и еще нескольких человек, все они погибли 20 июля 1944 года.
Те, кто работал над тем, чтобы свергнуть режим, не составляли однородную группу. Напротив, имелось несколько группировок людей разных профессий, возрастов и социальных устремлений, практически между собой не связанных. Сам я не состоял конкретно ни в одной из групп. Моя постоянная работа была связана с тем, чтобы исключать любые затруднения в международной политике, и я вовсе не стремился занять какой-либо пост в связи с предстоящими переменами. Я хотел и искренне желал изменений, о чем открыто говорил только нескольким очень близким друзьям. Но мне доверяли члены групп, и я выступал как их сторонник. После конца лета 1938 года мне больше не доводилось давать советы, к которым Гитлер прислушивался бы.
