Временами Данко проваливался в сон, но потом снова пробуждался от толчка и проверял, все ли в порядке, чувствуя себя петухом в курятнике. Он был единственным мужчиной среди девятнадцати женщин, которых спас как минимум от мучительной, унизительной неволи. Ладони Данко горели, как в огне, после того как стертая канатом кожа лопнула и была разъедена морской водой. Не все пленницы нашли в себе достаточно сил и отваги, чтобы самостоятельно вскарабкаться по болтающейся веревочной лестнице. Некоторых пришлось буквально затаскивать наверх, что было очень нелегкой работой, учитывая качку и волны, ежеминутно обрушивающиеся на палубу. Эвакуация продолжалась около получаса, и за это время в трюм успело налиться воды по колено. И задраивать люк пришлось уже с помощью Юлии, потому что Данко совсем выбился из сил.
Теперь все, кроме капитана, располагались в достаточно просторном помещении, которое Данко окрестил кают-компанией. Правда, коек здесь не было. Кто-то приволок матрасы, кто-то расположился прямо на полу. Образовалась настоящая куча-мала, вокруг и внутри которой перекатывались, дребезжали и постукивали всевозможные предметы, попадавшие со столов и полок. Как ни старались женщины сдерживаться, кое-кто не успевал выползти из кают-компании, чтобы извергнуть содержимое желудка. К счастью, там уже ничего не осталось, кроме желчи и желудочного сока, хотя и они воздух не озонировали.
В очередной раз вскинув тяжелую голову, Данко увидел близкие глаза Юлии, глядящей на него из полумрака, озаренного единственной аварийной лампочкой над дверью.
— Спи, — сказал он, тронув ее за плечо.
Она сильнее прижалась к нему боком и положила голову ему на плечо. Ныла ножевая рана, но Данко заставил себя не морщиться и не скрипеть зубами.
— Я боюсь спать, — пробормотала Юлия, раскачиваясь вместе с ним.
— Мы не утонем, — пообещал он так твердо, как будто это зависело от его желания или воли.
— Мне не утонуть страшно. Я боюсь, что если усну, то потом окажется, что это мне только снится. — Юлия на мгновение оторвалась от Данко, чтобы посмотреть по сторонам. — Ты, каюта, иллюминаторы… И я опять очнусь в том проклятом трюме. А рядом Соня. И я ничего не могу сделать для того, чтобы хоть немного облегчить ее страдания.
— Мама, ты пересказываешь мой кошмар, — сонно пробормотала дочь, прижавшаяся к другому боку Данко. — Я тоже все время боялась не столько за себя, сколько за тебя.
— Даже не вспоминайте об этом. — Он крепче обнял их за плечи. — Все позади. Все кончилось.
* * *
Похоже, его слова оказались пророческими. С рассветом шторм начал утихать. Море еще долго не могло преодолеть ту неудержимую инерцию, которая гнала волны из края в край. Однако небо очистилось до своей обычной безмятежной голубизны, сияющее солнце повисло в зените, ветер утих.
Данко сменил капитана, который показал ему, как направлять шхуну носом к волнам, с облегчением отпустил штурвал и свалился прямо на полу рубки, огласив ее оглушительным храпом. Его можно было понять. Человек провел на ногах всю ночь, в одиночку сражаясь со стихией. Причем победа осталась за ним.
Удерживать штурвал оказалось довольно трудно. Качка в тесной рубке ощущалась значительно сильнее, чем в кают-компании или даже на палубе. За первые же полчаса вахты Данко обзавелся двумя синяками, одной шишкой и повредил палец. Последнее обстоятельство напомнило ему о Мали. Ему было стыдно перед погибшей девушкой за то, что он не сумел уберечь ее. Но еще больше моральных мучений причиняла ему мысль о том, что он бы еще раз пожертвовал ею ради спасения Сони и Юли. Сознание этого терзало совесть. И всякий раз, когда память подсовывала Данко образ Мали, он старался выбросить ее из головы.
Отчасти в этом помогала дочь. Когда водяные горы за бортом превратились в пологие холмы, она забралась в рубку и заявила, что побудет здесь, потому что в каюте воняет.
— Маме тоже плохо, — сообщила она, переступая через спящего на полу капитана. — Так долго держалась, а потом сломалась. Уже два раза на палубу выбегала. Тошнит. В желудке пусто, а все равно наизнанку выворачивает.
— Там должна быть какая-то еда, — спохватился Данко. — Ты же, наверное, очень голодная.
— Нет, папа. Девчонки галеты нашли и несколько банок консервов открыли. Кто хотел, тот перекусил.
— Воды хватает?
— Полно, — успокоила отца Соня. — Хочешь, тебе принесу? И галет могу захватить…
— Да, не помешало бы, — согласился Данко. — Забыл, когда нормально ел в последний раз…
Сказав это, он снова вспомнил Мали, решившую накормить его завтраком. А потом они тренировались. Она отлично научилась бросать ему пистолет. И в ответственный момент не подвела. Что нельзя сказать о нем, о Данко.
Он без аппетита сжевал несколько галет, принесенных дочкой. Поднес к губам бутылку с водой и долго пил, чтобы не отвечать на прозвучавший вопрос. А спросила Соня, кто была та девочка, с которой Данко поднялся на борт «Утренней звезды» и где они познакомились. Вволю напившись, он рассказал про Мали. В самых общих чертах, разумеется. Выслушав, Соня внимательно посмотрела на отца:
— Когда ты говоришь о ней, папа, у тебя появляется виноватое выражение на лице. Это…
Она не договорила, только выразительно подняла брови.
— Да, я виноват перед ней, — сказал Данко, хмурясь. — Нельзя было впутывать ее в это дело. Нужно было самому…
— Разве ты бы один справился?
— Нет.
— Тогда не кори себя, папа. — Соня ободряюще положила руку на бицепс Данко. — Вышло так, как вышло. Ты ведь не заставлял эту девушку помогать тебе?
— И не просил, — кивнул он. — Даже отговаривал.
— Вот и забудь.
— Пытаюсь. — Данко вздохнул. — Не очень, правда, получается, но я пытаюсь.
— Вот и молодец. Просто не думай. И я тоже не буду думать. Ничего не было…
Сонин голос упал. Данко обнял ее за плечи и встряхнул.
— Милая моя… Если бы я мог, если бы я только мог…
Тут и он тоже осекся. Некоторое время они стояли рядом молча, синхронно раскачиваясь вместе со шхуной, преодолевающей одну волну за другой.
— Ты знаешь? — тихо спросила она.
Так, что сама себя едва расслышала. Но у отца был острый слух. Обостренный.
— Да, — произнес он. — Мали рассказала.
— Я не знаю, как с этим жить, — прошептала Соня.
— Как все живут, — сказал Данко. — Каждый носит в себе нечто такое, что прячет от других.
— И ты?
— И я.
— Что ж, тогда и мне придется. — Соня улыбнулась, прогоняя слезы, просящиеся на глаза. — Ой, смотри, мама. Ей опять плохо.
Держа штурвал, Данко повернулся в ту сторону, куда указывала дочь, и увидел жену, перевесившуюся через поручни.
