— Ну, — кисло сказал джинн, — надо признаться, я особо и не рассчитывал.
— Тут дело не в доверии, — сказала Китти — и соврала. — Ты бы просто дематериализовался, и все. Ты ведь не можешь оставаться на Земле, если тебя не удерживает сила заклятия, а у меня сейчас не хватило бы сил вызвать тебя снова. Суть в том, — в отчаянии продолжала она, — что если бы ты и другие джинны объединились со мной, мы могли бы свергнуть волшебников и помешать им вновь вызывать вас. Если бы мы смогли их одолеть, вас бы больше никто никогда не вызывал.
Джинн фыркнул.
— Китти, у меня нет времени на фантазии. Прислушайся к себе — ты даже сама не веришь ни слову из того, что говоришь. Ладно, если это все, думаю, ты можешь меня отпустить.
И мальчишка повернулся к ней спиной.
Тут Китти охватил гнев. Перед ней, как наяву, всплыли воспоминания последних трёх лет. Она вспомнила, каких неимоверных усилий стоило ей добиться того, чего она добилась. А теперь этот гордый и ограниченный дух с ходу отверг все её идеи! Даже не дав себе труда как следует их обдумать. Ну да, конечно, следовало бы потщательнее проработать детали; многие вопросы оставались пока неразрешенными, но ведь очевидно, что они могли бы работать вместе и что без этого никак не обойтись! Китти хотелось разрыдаться, но она яростно задушила это малодушное желание и топнула ногой так, что пол задрожал.
— Ага, — рявкнула она, — значит, этот дурацкий египетский мальчишка был для тебя достаточно хорош, да? Ему-то ты доверился! А мне почему нет? Что такого он для тебя сделал, чего я сделать не могу? А? Или я — слишком низкое создание, чтобы услышать о столь великих деяниях?
Она была в безумном гневе, и презрение к этому демону разливалось у неё внутри, точно желчь.
Он не обернулся к ней. Лунный свет заливал его голую спину и руки-тростиночки.
— Ну, например, он последовал за мной в Иное Место.
Китти не сразу сумела выдавить:
— Но это же…
— Нет, это не невозможно. Этого просто никто не делает.
— Я тебе не верю.
— А тебе и не обязательно. А вот Птолемей поверил. Ему я тоже бросил вызов, требуя доказать, что он мне доверяет. И он доказал: он изобрел Врата Птолемея. Он прошёл сквозь четыре стихии, чтобы найти меня. И заплатил за это свою цену, как он и предвидел. После этого… ну, если бы он предложил мне безумный союз простолюдинов и джиннов, я бы, наверное, и согласился. Наша связь не имела границ. Но ты… Нет, ты, конечно, хочешь добра, и все такое, но… Извини, Китти. Не выйдет.
Она смотрела ему в спину и молчала. Наконец мальчик повернулся. Его лицо было скрыто в тени.
— Того, что сделал Птолемей, не делал никто, — тихо произнёс он. — Я не стал бы требовать этого ни от кого другого, даже от тебя.
— Это убило его? — спросила Китти. Он вздохнул.
— Нет…
— Тогда какую цену?..
— Моя сущность сегодня несколько уязвима, — перебил Бартимеус — Я был бы тебе признателен, если бы ты сдержала своё слово и отпустила меня.
— Сейчас отпущу. Но мне кажется, что ты можешь ещё ненадолго остаться и поговорить. Если того, что сделал Птолемей, не делал ещё никто, это не значит, что этого никто сделать не может. Может быть, просто никто не знает, что это за Врата такие.
Мальчишка коротко хохотнул.
— Да нет, все они об этом знают. Птолемей ведь написал о своем путешествии, и часть его записок уцелела. Он, как и ты, говорил немало ерунды о союзе между волшебниками и джиннами. Он надеялся, что и другие последуют его примеру, пойдут на тот же риск, что и он. И с тех пор некоторые действительно пытались это сделать, больше из алчности и жажды власти, чем потому, что разделяли его идеалы. Но им это на пользу не пошло.
— Почему же?
Тишина в ответ. Мальчишка отвернулся.
— Ну и ладно, не рассказывай! — воскликнула она. — Мне всё равно. Я и сама могу прочитать записки Птолемея!
— Ах, так ты и древнегреческий успела выучить?
Лицо у Китти вытянулось. Он рассмеялся.
— Да ладно, не переживай, Китти. Птолемея давно нет в живых, а современный мир мрачен и сложен. Ничего ты сделать не сумеешь. Заботься о себе и постарайся выжить. Как делаю я. — Он потыкал себя пальцем. — Или, по крайней мере, пытаюсь. Мэндрейк меня только что едва не уморил.
Китти глубоко вздохнула. Внизу, в каком-нибудь забитом книгами уголке своей разваливающейся виллы, спал мистер Баттон. Он рассчитывает, что она с утра вскочит бодрая и весёлая и побежит собирать для него новые материалы. А вечером она снова вернётся в «Лягушку», помогать чинить стойку, разносить пиво безвольным простолюдинам… Теперь, когда тайный план, которому была посвящена вся её жизнь, разлетелся вдребезги, эта жизнь казалась невыносимой.
— Не нужны мне твои советы, — хрипло произнесла она. — Ничего мне от тебя не нужно.
Мальчишка поднял глаза.
— Ну, извини, если я тебя немного обломал, — сказал он, — но надо же было открыть тебе глаза. Я бы советовал…
Китти зажмурилась и произнесла заклинание. Начала она немного неуверенно, но закончила скороговоркой — она внезапно ощутила новый прилив злости, и ей хотелось избавиться от него, покончить с этим.
Лёгкий порыв ветра коснулся её лица, в нос ударил запах свечной гари, голос демона умолк. Китти не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что он исчез, а вместе с ним — целых три года её надежд.
Натаниэль
16
На полпути домой от Квентина Мейкписа Джон Мэндрейк резко отдал приказ. Шофер выслушал, отсалютовал и развернулся посреди оживленной улицы. Они на полной скорости понеслись в Чизик.
Наступила ночь. Окна трактира «Лягушка» были темны и закрыты ставнями, дверь заперта на засов. На крыльце висело небрежно накорябанное объявление:
СЕГОДНЯ ПОХОРОНЫ СЭМА УЭББЕРА
У НАС ЗАКРЫТО
ОТКРОЕМСЯ ЗАВТРА
Мэндрейк несколько раз постучал, но никто не вышел. Над унылой, серой Темзой гулял порывистый ветер, на отмели морские чайки дрались из-за отбросов, оставленных приливом. Красный следящий шар во дворе мигнул, когда Мэндрейк уходил. Мэндрейк угрюмо взглянул в его сторону — и поехал обратно в центр Лондона.
Китти Джонс могла и подождать. А вот с Бартимеусом медлить было нельзя.
Все демоны лгут, все. Это неопровержимый факт. Так что, честно говоря, Мэндрейку не стоило бы так расстраиваться из-за того, что его раб не был исключением из общего правила. Однако когда Мэндрейк обнаружил, что Бартимеус утаил от него, что Китти Джонс выжила, он был глубоко потрясен.
Почему? Отчасти — из-за того образа давно умершей Китти, что сложился у него в душе. На протяжении этих лет её лицо, ярко высвеченное изумлением и чувством вины, то и дело всплывало в его памяти. Она была смертельным врагом Мэндрейка и все же пожертвовала ради него жизнью. Этого поступка Мэндрейк понять не мог, однако его необычность, вкупе с юностью, отвагой и яростным вызовом в глазах Китти, придавала воспоминаниям противоречивое обаяние и заставляла сердце болезненно сжиматься. Эта девушка, опасный член Сопротивления, за которым он так долго охотился, где-то в тайных и укромных уголках его души превратилась в светлый, дорогой образ, прекрасный укор, символ, сожаление… Короче, в массу абстрактных вещей, весьма далеких от изначальной живой девушки.
