– А чем занимались?
– Мишка с младого подьячего начинал в приказе. Теперь дьяком стал, а я ужо в прошлом годе до старшего подьячего дошел, – за друга объяснил Антип. – Мы все могем, чо нам укажешь, боярин, то и будем делать. Могем сыскать татя, а могем и пытать его, шобы своих подельников выдал.
– Ясно, значит, специалисты широкого профиля, – усмехнулся Николай.
– Чо-то я не понял, об чем это ты?
– Да так, размышляю!
– Во, смотри, боярин, что-то впереди за толпа такая! Столпились, ни проехать ни пройти! – крикнул Мишка.
И действительно, на узкой дороге у крестьянина с телеги слетело колесо, и ее развернуло поперек дороги. Теперь он вместе с сыном пытался приподнять ее край и поставить колесо на место. Но сил у них двоих не хватало, так как телега была груженная множеством мешков с зерном, а разгружать их прямо на мокрую от недавно прошедшего дождя землю им не хотелось. Те, кто шел пешком, пытались по раскисшему от грязи полю обойти препятствие. Те же, кто ехал вслед за ними, только кричали на бедолаг и не торопились помочь. Николай подъехал поближе, слез с коня и подошел к страдальцам.
– Отойдите, – попросил он, ухватился за край телеги и поднял ее. – Что стоите, ставьте колесо на место. Я же не Илья Муромец, чтобы целый день держать вашу телегу!
Крестьянин с сыном опасливо покосились на Николая и вдвоем взялись крепить колесо. Вскоре оно уже стояло на своем месте, и движение на дороге возобновилось. Троица из Разбойного приказа вновь ехала по дороге. Из-за туч вскоре выглянуло солнце, и можно было надеяться, что через пару часов дорога подсохнет и ехать станет значительно легче. Мишка и Антип теперь частенько с уважением поглядывали на Николая.
– Ну, и здоров же ты, боярин, – наконец не утерпел Антип. – Наверное, отец твой такой же здоровый!
Николай вспомнил свое время: мать, отца, деда, который действительно выглядел настоящим великаном.
– Не-е, это я в деда пошел! Это он у нас в семье был нашим Ильей Муромцем, – с теплотой в голосе ответил капитан.
Глава 11
Тверь
Чем дальше Николай и его новые товарищи отъезжали от Москвы, тем меньше становилось на дорогах путников и меньше встречалось постоялых дворов. Время от времени стали чаще попадаться заброшенные деревеньки, своим скорбным видом наводившие Николая на неприятные размышления. Иногда встречались и полностью выгоревшие дома с черными останками бревен и неприятным запахом сгоревшей жизни. И чем ближе они подъезжали к Твери, тем больше им встречались на их пути черные памятники запустенья. Теперь исчезли и постоялые дворы. Троице из Разбойного приказа теперь приходилось пользоваться заранее припасенной едой и ночевать в лесу под открытым небом.
– И давно в Тверском княжестве так? – спросил Николай, когда они проехали мимо видневшейся в стороне от дороги очередной заброшенной деревеньки.
Мишкины постоянно блудливо бегающие глаза застыли на месте, и он оглянулся, будто бы лишний раз убеждаясь, что, кроме них самих, на дороге никого нет. Затем немного помялся и нехотя, с силой выдавливая из себя слова, сказал:
– После того как царь со своими опричниками по тверским землям прошелся ашь до Новгорода и Пскова, здесь из более чем восьмисот деревушек, почитай, только пара десятков и осталась.
– А люди-то куда все подевались?
– Кого опричники убили да в Волге утопили, а втрое больше после их ухода от голода сами померли. Остальные же разбрелись по землям московским. Остались только самые крепкие да самые старые, которым бежать-то с этих порченых мест уж ни сил, ни здоровья нетути.
– Вот это удружил мне царь за помощь мою. Тогда неудивительно, что здесь так яро разбойники лютуют. Какое тут житье торговому люду? Здесь и бедному-то крестьянину с голоду бы не умереть! Сам царь своим действом наплодил на этой земле разбойный люд, а теперь меня послал с ним же и бороться! – возмутился Николай.
– Ты, боярин, поосторожнее бы словами такими кидался-то, – переглянувшись со своим другом, боязливо произнес Антип. – Это хорошо, что мы пока здесь только втроем, а ежели ящо хто услышит? Не долгий ты жилец, боярин, ежели всем такое глаголить будешь! Да и нас за собой потянешь!
– Антип правду сказал. Нам втроем здесь в Твери указ царев выполнить надобно да самим не сгинуть. Мы же это все и сами понимаем, но служба есть служба, а царь у нас один, да и Богом над нами поставленный! Так что и нести нам сей крест, и противиться не положено! Значит, так самим Богом указано, – добавил Мишка.
– Значит, нас Бог послал в Тверь помогать обиженным и наказывать их обижающих, – заключил Николай. – Будем помогать возрождать жизни в Тверском княжестве!
Дальше ехали молча. Каждый думал о своем. Ближе к вечеру нашли подходящую полянку и стали обустраиваться на ночлег. Немного в стороне от дороги через небольшой перелесок шла заброшенная колея. Она выходила к реке. Это была Волга. Уже вечерело, и на ней не было видно ни одной лодки. Недалеко от воды, на ее берегу так и устроились. Сводили к воде коней, напоили. Затем покормили овсом с торбы, стреножили и пустили пастись на волю. Сами набрали себе в котелок воды. Разожгли огонь и поставили кипятить. Разварили пшено, добавили сушеного мяса, и вскоре немудреная еда была готова. Осталось только посолить. Свежий хлеб уже успел закончиться, поэтому кашу ели с сухарями. Каждый по очереди зачерпывал своей ложкой из котелка кашу и с наслаждением проглатывал ароматную, исходящую паром еду. Почему-то все, что бы ни приготовили на открытом воздухе, было вкуснее домашней пищи. Сам воздух настаивал ее своими ароматами или так сильно истосковались за день по горячей пище?
Когда уже оставалась только треть котелка и первая жажда горячей еды была утолена, а небо стало смеркаться и на нем появились первые звездочки, к костру подошла женщина с тремя малыми детьми – один другого меньше.
– Здравствуйте, люди добрые, – поздоровалась она. – Разрешите бедным погорельцам, каликам перехожим, у вашего костра погреться. Христа ради, не откажите несчастным, обиженным сиротам. Подайте, что можете!
Николай и его товарищи поздоровались и посторонились. Уступили место детям и их матери. Сами вроде как подъели, надо и страдальцам голодным дать погреться и поесть. Полезли в свои котомки: достали сухарей и остатки сала.
– Откуда сами будете? – с жалостью разглядывая голодных детей в рваных обносках, спросил Николай.
– Да нечаевские мы. На деревню нашу разбойники налетели. Людей пограбили, кто не хотел отдавать свое добро, тех побили жестоко, а кого и живота лишили. Все зерно забрали у нас в деревне, даже семенное. А потом еще и подожгли нашу деревню. Так что к посевной ни людей не осталось, ни семян, ни деревни нашей. Вот нам повезло – сами хоть живы остались. Мы в лес за хворостом ходили, зато вот и живы.
– А теперь куда?
– Да хочу в Москву податься. Там у меня двоюродный дядька есть. Может, и примет нас, – горестно опустив голову, ответила мать и погладила по голове меньшого, который с самозабвенным видом облизывал черный сухарь.
