В отсутствие других забот они часто выходили на крыльцо, садились в плетеные стулья — Мира ласкала пальцами страницы какой-нибудь человеческой книги, Мор, сцепив руки в замок, маялся бездельем — рассматривал ее идеальный, пышущий здоровьем сад, в котором днем сотнями красок буйствовали цвета, а ночью обнимали ароматы природы. И тогда над их головами светились в неведомой дали созвездия.
Они говорили о людях. Всегда. Их излюбленная тема. Почему одним хватает любви, чтобы совершить верный выбор, а другим, увы, не хватает. Всегда спорили и даже делали ставки на то, что в конкретном человеке победит в итоге (точнее, ставки делал он, она же просто качала головой). Люди, люди, люди… Они оба находились здесь из-за людей. Мира вела их к Свету, он пытался увести от света — доказать ей, себе и всему миру, что Любовь, увы, не правит всем. Иногда проигрывал, иногда выигрывал, почему-то часто испытывал смутное разочарование, когда оказывался прав, и даже чуточку радовался, когда права оказывалась она. Они — сотканные из противоположных энергий сущности, способные жить и в тонком, и в реальном мире, — были дарованы людям в помощь. Так считала Мира, когда ей удавалось кому-то помочь, а он насмехался, что это она дана им в назидание — «чтобы знали, какими идеальными могли бы быть и какими им никогда не стать». Но даже этой фразой не мог вывести ее из себя.
Однако сейчас был не вечер, а жаркий полдень и один из тех моментов безделья, когда можно прикрыть глаза и ни о чем не думать — покемарить, послушать, как гудят в траве за окном цикадные провода, почувствовать на щеке ласковое касание солнечного луча, ощутить на затылке любопытный взгляд далеких облаков, «повисеть» в пространстве.
— Мор, нам через час нужно идти. Женщина.
— Что — женщина? — спросил он, полусонный.
— Ей предстоит нелегкий выбор.
— Им всем предстоит нелегкий выбор. Не сейчас, так завтра.
Брюзжать он любил почти так же сильно, как и бездельничать.
— Через час она будет на мосту — оттуда расходятся ее линии судьбы.
— Пусть прыгнет с него, и делов-то.
— Мор.
— Что, Мор? Да пойду я, пойду. Но ведь еще через час?
Он приоткрыл веки лишь до щелок, чтобы убедиться, что Мира уже там — мысленно уже рядом с несчастной.
— Хочешь отговорить ее прыгать?
— Она не прыгнет.
— Тогда не пойдем?
— Пойдем.
Он вздохнул. Перед походом нужно будет снова поесть крендельков.
Любовь в очередной раз надеется победить. А тьма попробует не дать свету просочиться наружу — обычная битва, обычный спор. Обычный день.
Ринт-Крук.
Под штанами и ладонями отсыревшие доски моста; внизу река. Журчала, булькала на перекатах, несла вдаль прозрачные и холодные воды, облизывала укрытые туманом берега.
Белинда слепо смотрела вниз и мерзла. Она мерзла давно, все время, всю жизнь, вот только ощутила это только теперь — сидя на старом, забытом Создателем мосту, затерянном меж двух безымянных гор.
У реки нет ни прошлого, ни будущего — есть просто поток, который несется из ниоткуда в никуда, чтобы когда-то и где-то зайти на круг — однажды испариться, пролиться дождем, вернуться в землю и из подземного источника вновь стать ручьем, а после рекой. Безымянной рекой в безымянном месте. Бессмысленно. Бесконечно. Пусто, холодно.
У нее тоже нет ни прошлого, ни будущего. Есть просто Белинда — не разум, — неспособное мыслить тело. Два глаза, две руки, две ноги… Разбитый нос, куча синяков, саднящие ребра и кровоподтеки на лице.
Лин едва помнила, как добралась сюда. Сложнее всего было встать, чтобы попить воды, — ванная казалась далекой, как противоположный океанский берег, а разбитые ладони опухли так, что она едва ли могла на них опереться. Пришлось терпеть — дрожали колени, плавала перед глазами комната, болело горло.
Каким-то непостижимым образом Килли ничего не сломал ей — специально рассчитывал силу ударов? Вряд ли — просто повезло. А, может, сломал, но она пока из-за шокового состояния этого не ощутила. И не хотела ощущать, как не хотела больше думать. Зачем поднялась с залитого собственной кровью ковра, для чего? Почему не умерла? Куда теперь, куда? Белинде не хотелось более ни жить, ни существовать — даже злобный, как осенняя муха, мозг вдруг отключился и перестал задавать свои бесконечные изводящие вопросы. Так легче. Пусть так будет всегда — тишина в голове, тишина в сердце, отсутствие каких бы то ни было чувств.
Кажется, река потихоньку смывала боль, или же ее скрадывал холод.
Как быстро человек способен замерзнуть до смерти? А растерять последние силы от голода?
Вода под мостом журчала равномерно, даже ласково. Шумели вокруг сосны, поскрипывали стволы, и единственным сухим местом в округе оставались лишь ее глаза.
О чем плакать? Зачем?
Просто одна на мосту, просто избита, просто жизнь не удалась. Без денег, без дома, без тепла внутри. Плачут — это когда есть о чем. А если уже все потеряно, не плачут. Поздно.
Менее всего ей хотелось думать о том, что будет дальше, — вообще принимать какие-либо решения. Хорошо, когда пусто и когда не надо решать. Хорошо быть безымянным человеком, которому некуда идти.
Крохотная оставшаяся в живых часть Белинды страшилась собственного состояния — нужно как-то ожить, вновь почувствовать эмоции и прилив сил, хотя бы разозлиться на того же Килли, но эмоции не шли. Внутри нее молчал проржавевший и лишившийся бензина мотор — пытаешься завести его — чух-чух, а дальше полный штиль. Ни искры, ни дымка, ни скрипа шестерней. И плакать хотелось не глазами, а сердцем — Джордан исполнил высшее предназначение — не убил ее тело, но убил душу.
С тихим стоном Белинда накренилась вбок и обняла шершавую и влажную опору перил, прижалась к ней щекой, неверным движением стерла со щек дождевую морось. На секунду допустила слабовольную мысль — а если качнуться вперед? Хватит ли высоты?
Хмуро взирал на сидящую на мосту женщину дикий и хвойный Ринт-Крук; монотонно плескала внизу вода.
Она заснула. Или просто смежила веки?
Очнулась от того, что кто-то находился рядом — люди? Не услышала шагов… стыдно. Сейчас к ней пристанут с глупыми расспросами — девушка, вам плохо? Если вообще опознают в ней девушку. Белинда вновь прикрыла глаза — пусть все просто уйдут, оставят ее в покое, позволят мерзнуть здесь в безмыслии и далее. Пусть она станет для всех невидимкой, пусть…
— Это точно женщина?
Вопросил слева от нее мужской голос, и Лин вздрогнула, а после одеревенела — превратилась в продолжение моста.
Она женщина — да, — только избитая, стриженая и поломанная. Уходите, уходите все…
— Женщина, — подтвердил незнакомый мягкий голос. На этот раз справа от нее. Женский.
