— Они удлинили сутки. Наш день длится двадцать четыре часа, если судить по стрелкам часов, однако за их двадцать четыре часа можно успеть сделать гораздо больше. Пространство над холмом видоизменяется с той же скоростью, а вот временная петля вышла за пределы обычной траектории.
Когда Сиблинг вошел в кабинет Начальника с новостями, он был уверен, что речь пойдет о странных существах, которых из небытия создали Мастера, однако Дрейк всецело сосредоточился на другом, и имена Мора и Миры не звучали.
— А как же их Боги? Это опасно?
— Опасно? Нет, скорее, любопытно. Я уже заглянул в книгу Судеб, посмотрел на следы, которые оставляет за собой эта Мира, — она действительно выбирает объекты, обладающие потенциалом принять положительное решение и создать плюсовой кармический узел на линии собственной жизни, однако в силу обстоятельств неспособных принять нужное решение вовремя.
— Значит, Мор делает обратное?
— А вот здесь еще любопытней. Этот Мор — кем бы он ни был — влияет на людей противоположным образом, да. Но. То ли в силу той же любви к человечеству, о которой сам не подозревает, то ли из нежелания вредить поступкам Миры, он лишь ускоряет принятие негативных решений теми индивидуумами, которые и без него катились бы вниз по кривой.
— То есть он влияет, не влияя.
— Удивительно, но так.
— Любопытный Бог.
— Да. Занимательный.
— Значит, мы не будем ничего с этим делать?
— Не вижу причин.
— Не уничтожаем? Оставляем?
— Пока оставляем, как есть.
Именно это Сиблинг и желал услышать — вывод.
Все, на сегодня он свободен — добыл, доставил, рассказал.
— Тогда я пойду?
— Конечно. И смени уже этот серый халат с прорезями по бокам на обычную форму.
Глаза Начальника Комиссии потешались; Джон машинально похлопал себя по штанам и издал невнятный звук — черт, он отчего-то настолько растерял фокус, что даже не сменил храмовую одежду на привычный серебристый костюм. Все сидел, в промежутках между Дрейковой речью думал о том, чему именно он будет обучать бритую девчонку, если та все-таки продержится в Тин-До месяц. Примитивным ударам? Или трюкам посложнее? Хочется ему разочаровать ее, ткнув реалиями жизни по гордыне от отсутствия ее же способностей к боевому искусству, или же хочется еще раз ощутить вкус незнакомой энергии, мысленно прозванный «вишенкой»? Так и не придумал.
— Простите, шеф.
— С тебя еще десять минут отдыха на сегодня.
— Все сделаю.
Удивительно, но в этот момент Джон понял, что будет им рад.
Глава 7
Тин-До.
— Он сказал, что будет меня тренировать!
— Не будет!
— Будет!
— Он сказал «возможно».
— И это значит, что будет.
— Вот нифига это не значит!
Они препирались, как голодные хохлатые воробьи у единственной подмороженной ягоды рябины.
Лин безо всяких логических доводов хотелось верить в сказку, а Рим, во что бы то ни стало, хотелось несостоявшуюся еще сказку разрушить — где это видано, чтобы «мистер самый главный» снизошел не просто до новичка, а до какой-то залетной девки безо всяких навыков? Это вот если бы их — группу опытных учеников, прошедших хотя бы начальный курс, — а то ведь ее — какую-то, блин, Лин.
Рим упиралась в бронебойную упертость Белинды носорогом. Удивлялась, злилась, завидовала.
— Ты злишься, потому что не тебя.
— Я не злюсь! Я тебе логику говорю, дурья ты башка. Он просто не стал крушить твои иллюзии одним махом — мол, давай, сначала посмотрим, на что ты способна. Он хитрожопо смотивировал тебя попробовать. Попробовать! И ничего более.
— Да не стал бы он ничего говорить просто так. Вот увидишь! Он пришел, вылечил меня — вылечил голыми руками. Почему?
Вопрос «почему» для Рим являлся наиболее болезненным, и потому та лишь сильнее набычилась:
— Слышь, давай так, — согласилась она в конце концов язвительно. — Если ты продержишься месяц, и он проведет с тобой хоть одну тренировку, я самолично склонюсь и облобызаю твои грязные ступни.
— Они не грязные! — вскинулась Белинда, хотя совершенно не была уверена в чистоте своих подошв. — И не надо мне ничего… лобызать. Вот увидишь… сама все увидишь!
Но собеседница с татуировкой на голове уже затушила окурок об разрисованный черными точками горелого табака камень, демонстративно равнодушно развернулась и зашагала прочь.
«Ну и ладно! — мысленно орали ей вслед от окна. — Ну и сама все увидишь, дура набитая!»
Вернувшись в келью, Лин первым делом зачем-то помыла ноги.
* * *
До самого обеда она нервничала так, как не нервничала никогда в жизни.
А что, если Мастер сегодня не позовет ее «на ковер» и не задаст привычный вопрос — «чего ты хочешь?». А что, если позовет и задаст? Что будет, если она согласится? А если вдруг он скажет, что это невозможно — стать учеником-воином? Что, если для этого требуется нечто большее, нежели голое, шкворчащее, как мясо на раскаленной сковороде, желание задержаться в Тин-До во что бы то ни стало?
А если Рим права?
Рим ничего не знала о вчерашнем вечере. Ничего. Совершенно. Не ощущала исходящей от «друга-медведя» поддержки, не чувствовала комфорта, который вдруг снизошел на Белинду в его присутствии, не знала, каково это — спать, имея возможность перевернуться на бок — спать без боли, без пробуждений и просыпаться не от собственных болезненных стонов, а от того, что попросту наступило утро.
В конце концов, их с «серым» что-то соединило, и не важно, что именно. А на все вопросы «херни» — зачем тебе это? — Белинда отвечала с бодрой и немного липовой уверенностью. Ну, во-первых, профессия бойца — это всегда практично. И хорошая работа найдется, и уважать будут, и чуть-чуть бояться, что тоже немаловажно. Во-вторых, можно в любой момент заявиться к Килли и поставить ботинок тому на голову — ну, что, подонок, теперь посмотрим, кто кого? Это приятно, это однозначно греет душу, потому что уже никогда — вот никогда-никогда — ни одна сволочь в мире не сотворит с Белиндой то, что позволил себе Джордан.
Тьфу на него — не утром будет помянут.
В третьих,… а что в третьих? Почему бы просто временно не сменить обстановку? Ее кто-то где-то ждет? Нет. Она куда-то торопится? Нет. А тут и новые навыки получит, и физическую форму подтянет, и… А дальше на ум с завидным постоянством приходил образ вчерашнего гостя — его странная мощная и тягучая аура, чувство странного покоя от его близости, щекотливый нерв опасности и хождения по грани — ну, каков мужик! Эх…
