— Ты научится. Науишшся.
— Наверное.
Она вновь протяжно вздохнула.
Слишком много всего для одного дня. Слишком. А то ли еще будет?
Сосед из столовой, черные волосы которого болтались по плечам, вдруг представился:
— Я — Ума-Тэ. Я жить в четыре келья по коридору. С Лум.
Кто такой Лум? И зачем он ей представился? Водить дружбу, наверное, все равно не получится, а уж любовь тем более — не нужны ей шашни в монастыре. Но Ума, вероятно, скрытого подтекста в виду не имел, так как пояснил:
— Заходь. Если вупрусы.
— Вопросы, — автоматически поправила Белинда.
— Вопрусы, — кивнул Ума-Тэ.
— Спасибо. Учту.
Ей кивнули и ускорились. Вскоре стриженный под каре черноволосый послушник скрылся впереди, а она на несколько секунд остановилась, огляделась, затем наугад выбрала направление и отправилась искать для себя новую курилку.
Когда вернулась в келью двадцатью минутами спустя, Рим уже лежала на верхнем ярусе кровати и демонстративно храпела.
Белинда прикрыла штору, прошла к койке, почти не удивилась, когда обнаружила на простыни след от чужого ботинка. Тихонько присела на край, потерла глаза и через секунду завалилась на бок.
Вот тебе и первый день в раю.
Интересно, удастся ли поспать?
«Ты всегда можешь уйти, — пел одну и ту же песню подселенец, — всегда можешь уйти».
И в первый раз в жизни Белинда с ним соглашалась — от этой мысли ей становилось легче.
Глава 8
«Путь Воина — зачастую не тот путь, по которому хочется идти. И зачастую ты вообще не помнишь, зачем идешь по нему. Но это единственный Путь, который тебя спасает. От тебя самого».
Мастер Шицу.
Когда кто-то безжалостно заколотил в деревянную дверь, Лин развернулась к стене и накрыла голову подушкой. Еще ведь не рассвело, еще даже просвет в окне-дыре не посерел.
— Картым-па! Уж! — грозно орал кто-то из-за двери.
Эта свистопляска для Рим — вот пусть она и поторопится.
Соседка, тем временем, уже бодро спрыгнула с кровати и, судя по звуку, натягивала одежду. Лин мстительно слушала пыхтение и радовалась тому, что ей — неучу и бездарю — пока предстоит перебирать семена из мешков. Или чего там ей прочили?
В темной келье чертыхались и матерились.
— Картым-па! Урум!
Урум-урум… Что бы это ни значило, к Лин оно не относилось, и от этого хотелось злобно-весело оскалиться — давай, сожительница с верхней полки, поторопись.
Когда за Рим закрылась дверь, Белинда счастливо выдохнула и перекатилась на спину — сейчас понежится в тишине, успокоится после криков этого ненормального и поспит еще пару часиков. А там уже и мешки с зерном…
— Ашта кы? Тагыл умпа. Ы!
Дверь почему-то снова распахнулась; пришлось поднять голову и прищуриться.
Смотрели прямо на нее — на Лин.
— Давай, отдирай жопу! — прошипела Рим. — Сказали, что сегодня ты начинаешь с нами.
С кем?
Ей хотелось замотаться в одеяла. Нет-нет, у нее медленный старт — сначала щадящие тренировки, подготовительные упражнения, или что там дают новичкам?
— Ахта ты! Друм-друм!
Мужик с голым торсом и в одних штанах (местный тренер?) казался ей ненормальным — слишком злобным. Глядя на новенькую, он недобро сверкал глазами.
— Давай уже, одевайся! Ты всех задерживаешь! — заорала Рим, и Белинда против воли подскочила с кровати. Она хотела сказать — я не иду, скажи им, что я не иду, — но уже почему-то принялась натягивать рубаху.
Бежали не быстро. И босые.
Первый факт Белинду радовал, второй напрягал. Впереди тренер, затем одетые в те же штаны и рубахи, что и на девчонках, парни. Затем Рим. Белинда замыкала цепочку.
Господи, она бежит. Сорвалась куда-то ни свет, ни заря и бежит. Хотя в жизни не бегала.
Тренер что-то кричал; она не понимала ни слова.
Холодные каменные полы монастыря миновали быстро, выбежали на улицу, свернули влево, обогнули угол, а дальше куда-то в поле.
У нее мерзли ступни; изо рта валил пар. Цепочка набирала скорость.
Так его растак это утро. Почему ее не предупредили, что все начнется так споро?
— Каштым! Каштым!
Быстрее, еще быстрее; мелькали впереди стопы и локти соседки. Подскакивал вверх-вниз ирокез. Поле не заканчивалось — поле, кажется, стелилось до дальней стены.
Ошалевшая Лин не смотрела ни вперед, ни по сторонам — она шумно дышала и пялилась исключительно себе под ноги, опасалась наступить на что-нибудь жесткое. Стекол, здесь, наверное, не валялось — монахи мусор не раскидывали, — но как быть с камнями?
До самых костей пробирал утренний холод; ее знобило от стылой земли, от страха и от того, что лишь в мечтах осталась теплая кровать.
— Арум-мы! Таркан!
Медленно светлело; над землей стелился туман. А сквозь туман прямо по курсу проглядывало что-то блестящее…
Озеро? Она глазам своим не поверила, когда поняла, что перед ними озеро. Нет, не узкая речка, не лужа — просторная водная гладь, противоположный берег которой не виден.
А у кромки воды вертикальная лесенка и трамплин. Тренер ловко взобрался наверх первым — оттолкнулся от доски, сгруппировался, полетел в воду. Разлетелись по сторонам, впуская внутрь человеческое тело, брызги. Секунда — и мужик уже быстро плывет, загребая руками им же самим созданные волны.
А дальше на трамплин, похожие на ловких обезьян, один за другим полезли в порядке очереди ученики.
Лин пришлось напрячься и ускориться, чтобы догнать Рим:
— Я туда не полезу! — прохрипела она на бегу.
— Полезешь! — процедили ей сквозь зубы.
— В одежде? Я плохо плаваю… Вода, наверное, ледяная…
Рим обернулась, и лицо ее сделалось похожим на маску недоброго деревянного бога.
— Если ты не прыгнешь, нас всех остановят. Мы вылезем на тот берег в мокрой одежде и околеем, пока будем тебя ждать.
— Но… я не хочу…
— Тогда вали отсюда, поняла? Или прыгай. Или вали.
Дельный совет.
Валить не хотелось. Прыгать в воду хотелось еще меньше. Вот уже шестой человек булькнулся в озеро, за ним седьмой. Между ним и Лин еще шестеро. Парни плавали, как угри, она же до смерти боялась ледяного касания влаги.
А берег все ближе.
— Прыгай, поняла? Или пошла отсюда!
