— Спишь?
Лин уже закрыла глаза. Дыхание диафрагмой делало свое дело — тело расслаблялось, готовилось скользнуть в сон. Нужна еще минутка или две.
Здесь ей почему-то не снились сны — вся энергия уходила на тренировки и восстановление.
Когда Рим раскрыла рот вновь, Белинда едва не проворчала, чтобы она, наконец, заткнулась — приятная дрема уже растеклась по телу.
— Падать на камни очень больно. Я тогда сломала руку.
Дрема слетела, как не бывало. Широко распахнулись от удивления глаза — взгляд сфокусировался на черном пятне сверху — матрасе.
— Этот урод сказал: «Поверишь — пройдешь по воздуху». По воздуху! — в голосе Рим стояли слезы. — Интересно, кто-нибудь смог настолько поверить? Или же это была отмазка?
«Он просто не хотел брать в монастырь девку», — мелькнула быстрая, как молния, мысль.
Белинда забыла, что нужно дышать диафрагмой.
— Я две недели восстанавливалась, две! — обвинение звенело, как раскаленная для выжигания клейма сталь. — Чтобы после мне сказали: «Вот тебе новая задача: перестань быть человеком». Перестань! Это как вообще? Этот чертов пидор валил меня, как никого другого, понимаешь? Как можно, будучи человеком, перестать им быть? Начать мыслить иначе? Перестать осознавать собственные рефлексы? Конечно же, он сказал мне «нет»! И второй раз. И третий.
Лин пучилась в темноту, изумляясь тому, что Рим все же решилась заговорить об экзамене. Сама решилась.
— А третий тест — хочешь узнать, о чем меня попросили? И плевать, если бы мне приказали таскать из оврага камни — я бы перетаскала.
«О чем?» — вопрошала тишина кельи — Белинде не требовалось раскрывать рта.
«О чем?»
— Он сказал, что я должна пройти через лес с духами. И тогда запротестовали Мастера. Но я туда… пошла… — пауза. Тусклый, безжизненный тон. — Я его прошла — тот лес. Только башкой чуть не двинулась — они потом поили меня каким-то отварами,… потому что бредила.
— Но зачем? — Белинда сама не понимала, что именно возмущает ее больше — несправедливость? Или дурное желание дурной бабы пробиться туда, где тебя не ждут? — Зачем ты прикладывала столько усилий, чтобы здесь оказаться?
«Ведь тренируют не только здесь…»
«Но так, как здесь, не тренируют больше нигде», — сама ведь знала ответ.
— Из-за чего ты здесь? — усмехнулись сверху. — Точнее, из-за кого?
— Из-за Миры?
— Да нет же… Ты здесь не из-за Миры. Ты здесь из-за мужика.
«Что… и ты?» — вопрос уже почти вырвался изо рта, как мыльный пузырь. Но не выплыл — лопнул на кольце губ.
Неужели? Неужели…
Белинда потрясенно молчала.
А Рим по обыкновению ничего не стала добавлять.
* * *
— Вот здесь.
Архив. Или местная библиотека. Свитков было много — сотни, если не тысячи. Они лежали, сортированные на деревянных полках, и Рим водила по табличке, где на манольском красовалась какая-то надпись.
— Здесь написано про Миру. Монахи собирали и записывали всю информацию, которую находили о ней.
— А где они ее брали?
— Не знаю. Во время молитв. Или медитаций. Я прочитала все, что здесь было. Все — это, и другое. Хотела кое-кого впечатлить… не важно.
Огромный зал, высокие окна. Здесь пахло сухой бумагой, но не пылью — видимо, кто-то тщательно поддерживал нужную влажность и чистоту, чтобы хрупкая бумага не портилась.
Рим вытащила один из свитков и развернула его. Вчиталась в непонятный для Лин текст, хмыкнула.
— Я тогда думала, что это какая-то сказка. Или миф. Но ты — прямое подтверждение, что монахи не ошиблись. Значит, Мира существует. Как она выглядит, кстати?
— Как женщина. Очень… хорошая женщина. Теплая.
— Молодая?
— Не старая.
Лин силилась припомнить гостью на мосту, но четкий образ ускользал.
— Темные волосы, белое платье. Я почему-то запомнила ее спутника лучше — отвратный такой мужик.
— Мор. Да, о нем тоже есть упоминания. Мол, он воплощенная в образ Смерть, тогда как она — Жизнь.
Белинда разглядывала тщательно собранный кем-то архив с толикой страха и благоговения. Сколько труда.
— И что еще там сказано? Про Миру, про звезду?
— Про звезду ничего — про символ, — собеседница с ирокезом отложила один свиток и развернула другой. Не читала — просто смотрела на него. — Вроде как эта Мира наперед видит будущее. Все решения, которые может принять человек, и путь, который разветвится после принятия решения. И, если она выбирает кому-то помочь, значит, Мор имеет право навредить другому человеку.
— Зачем?
— Ради равновесия. Я не совсем поняла. Надо же, кто бы мне сказал, что это не сказки…
Лин и сама не предполагала, что все происходящее действительно случилось с ней. Мира, которая не призрак. Тин-До…
— Если она пометила твою ладонь и привела сюда, значит, желает, чтобы ты что-то исполнила.
— Но она ничего мне не говорила.
— И не скажет, я думаю. Она просто знает, что ты однажды это совершишь. Ведь она не хотела, чтобы ты померла?
— Нет.
— А ты бы без нее померла.
Вероятно. Возможно.
«Скорее всего».
Они прогуливали послеобеденную медитацию. Рылись в свитках.
Рим ухмылялась чему-то своему, качала головой. Белая, не первой свежести майка, болталась на ней, как на стиральной доске. В такой по городу не походишь.
— Слушай, а зачем ты все это читала? И как? Ведь все на Манольском.
— Я изучила его.
— До монастыря?
— Частично.
— Но зачем? Знала, что придешь сюда?
— Долгая история. Очень.
— Но у нас ведь есть время?
— Время есть, но есть ли смысл об этом говорить?
Ее соседка тщательно хранила какой-то секрет. Оберегала его, как клад с сокровищами. Или же, как самую болезненную точку своей души, к которой лучше не прикасаться.
— Не рассказывай, если не хочешь.
Белинду из-за пропущенной медитации терзала совесть. Но о Мире хотелось узнать, и потому уходить из архива она не спешила.
— Ты сказала, что ты здесь из-за мужика, так? Тебя тоже избили? Как и меня? Ты пыталась от кого-то спрятаться?
«Иначе для чего трижды сдавать вступительный экзамен?»
Рим от вопросов сникла — опустилась голова, опустились худые плечи. Появилась в ее позе некая сраженность, какая присутствует в образе сдавшегося человека.
