Через паузу она спросила:
— Твой Килли остался в городе, так?
— Да.
— А мой… все еще здесь.
* * *
Они курили наверху, между полуразвалившихся колонн. Свою тайну — свое секретное место — Белинда выдала в обмен на тайну чужую. Под ногами битый камень, песок, бетонная крошка; прятался в развалинах ветер.
— Мы встретились с ним в бойцовском клубе. Как сейчас помню — подвал, лестница вниз, вечно душный, что нечем дышать, зал. Я училась там драться, он тоже… чему-то учился.
Лум.
Белинда не поверила, когда услышала это имя. Рим оказалась в Тин-До из-за Лума — мужчины, к которому она, оказывается, испытывала тайную привязанность.
«Настолько сильную, чтобы сначала шагнуть в пропасть, а затем пройти через Лес Духов».
Этот факт поведал Белинде больше, чем все последующие слова.
— Он сразу был не таким, как все. Не знаю, как объяснить, — серьезным, собранным… загадочным. Другие ругались матом, хлестали после занятий пиво, изучали удары, чтобы выбить кому-нибудь челюсть. Но он не за тем. Он отрабатывал удары ради самих ударов, ради умения. Он подходил к каждому процессу спокойно, очень сдержанно. И первые два месяца я просто наблюдала за ним, за каждым его движением.
Рассказывая, она превратилась в уязвимую девчонку, которая сидела на корточках, хорохорилась и делала вид, что все это «просто-очередная-неинтересная-история», — слушай, если хочется.
— Я даже не решалась к нему подходить, знаешь. Только спустя какое-то время осмелела и попросила показать мне пару ударов. Все манолы изначально говорят на манольском, ты знаешь? И все они — сколько бы их ни было на Уровнях — раньше или позже приходят в этот монастырь. Как только они его находят?
Вопрос повис в воздухе.
— К тому времени, когда Лум решился уйти из клуба и искать Тин-До, я уже поняла… — слова давались ей так сложно, будто Рим выталкивала из горла не звуки, но зазубренные камни. — Я не хотела упускать его из вида.
— Ты его любила.
Собеседница сидела с каменным лицом. Презрительно сплюнула на плиту под ногами, отвернулась; равнодушно косился на Белинду извилистый тату-дракон.
— Я не знаю… зачем я за ним пошла. Не знаю. У меня… к черту.
«Нет шансов», — прозвучало в воздухе.
— Ты сдавала этот экзамен, чтобы впечатлить его? И учишься драться тоже для этого? И архив?
Белинде вдруг сделалось ясно, ради чего можно было перечитать все имеющиеся в библиотеке свитки. И даже выучить манольский.
— Но ты не сидишь с ними во время вечерней игры. Не общаешься. Почему?
Рим отвернулась полностью; теперь Лии созерцала бритый затылок.
Дурацкий вопрос — почему. Потому что ссыкотно. Потому что стыдно, когда не веришь в собственные силы, когда не можешь поднять глаза, когда боишься встретиться взглядом. Любовь — она такая. Не знаешь, что страшнее: если не посмотрел или если посмотрел.
— Чем мне его впечатлить? Чем еще, если не умением драться?
«Титьками, которых нет? Отсутствующей красотой? Неженственностью?»
Белинда впервые увидела в глазах соседки по комнате густую и тягучую боль. Черную, обиженную, злую. И такую печальную.
— Ничем, — вдруг сам собой вырвался ответ. — Не пытайся его впечатлить ничем. Будь собой, наслаждайся.
— Ты пиз№ишь, как Мастер Шицу, — тонкие губы растянулись в усмешке. — Что с тобой посидеть, что с ним.
— Ты не поняла, — вспыхнула Белинда, — я делала то же самое с Килли — пыталась ему понравиться и в итоге перестала быть собой. Изменилась, забыла, кто я — все Килли-Килли-Килли. Сварить пожрать, убраться, купить пива, чтобы не расстроился, когда придет с работы. Я была дурой. Любовь делает людей дураками, если это не любовь к самому себе. Шицу пытается нам объяснить именно это.
— Да знаю я…
— Не притворяйся никем. Впечатляй себя, понимаешь? Не бойся, что посмотрит на тебя, не бойся, что не посмотрит — у тебя же есть эти сраные медитации — отпускай страхи.
— А с любовью что делать?
— А ничего, — Белинда смотрела туда, где далеко за краем стены виднелись плавные волны холмов. — Оно придет, если ему прийти. Если ему на тебя не посмотреть, он не посмотрит ни на какую, дерись ты лучше самого Мастера Мастеров. Положишь жизнь на херню. А, если полюбит, то не за умение драться, не за женственность или ее отсутствие. Просто полюбит.
Она сама почему-то свято в это верила. Теперь, когда многое поняла.
— Если бы я знала все это раньше, я бы ушла от Килли гораздо раньше. В первый же день знакомства ушла бы, не стала ломать себя. Я много времени потеряла.
Ей до сих пор было от этого горько.
— Играй с ними в камушки, разговаривай о чем хочешь, не отказывай себе ни в чем. Хочется общаться? Общайся. Шагай в свои страхи, тони в них и не думай. Как говорит Шицу. Я же шагнула. Малявка…
Теперь Рим смотрела на ее с полуулыбкой, в которой таилась не только насмешка. Что-то еще — частичка уважения?
— Знаешь, а Мастер Мастеров ведь, может, будет тебя тренировать.
— С чего бы?
У Лин не получилось фыркнуть так же безразлично, как получалось у Рим.
— Из-за Миры. Если уж тебе исполнить предназначение, то кто-то должен научить тебя нормально драться.
— Ага, и займется этим точно Мастер Мастеров. Он — самая главная тут наседка.
Рим продолжала смотреть странно.
— А ты упертая.
Она, сама не зная того, только что повторила недавние слова Ума-Тэ, и Лин не ответила — не знала, что отвечать. Наверное, упертая, вот только плывет без знаний и направления — просто плывет. На этот раз хотя бы для себя, а не для Килли.
— Хорошо, что он тебя избил, — вдруг безапелляционно подытожила тем временем Рим.
Белинда почти обиделась.
— Иначе бы ты сюда никогда не пришла. И я была бы единственной бабой, которую взяли в свой монастырь Манолы.
— Меня бы и не взяли, если бы пришлось сдавать вступительный экзамен.
— Насрать. Хорошо.
Им обеим почему-то в этот момент было спокойно, по-своему комфортно. Может, потому что скрылось солнце, и по небу плыли живописные тучи, а, может, потому что кончилась вдруг ненужная вражда.
— А он ведь даже не курит… — эту фразу Рим бросила, когда они спускались вниз по лестнице. — Если я приду играть, мне захочется курить.
— И кури.
— Ему не понравится.
Белинда, идущая впереди, застыла монолитным колоссом, развернулась с грозным выражением лица.
— Меньше думай о том, что нравится кому-то. Нравится курить? Кури. Нравится чесать пузо и отрыгивать? Вот и будь собой.
