«Незачем держать все яйца в одной корзине» — дурацкое выражение, но верное. Остальное здесь оставлять опасно — лучше взять с собой.
И да, когда-нибудь, когда она достигнет конечной точки своего путешествия и обустроится на новом месте, то положит деньги в банк. Чтобы никакой ловкий пройдоха не спер, чтобы уже наверняка.
Все, теперь за дверь, чтобы отыскать что-нибудь съестное и закинуть в «топку».
Для побега нужны силы, для размышлений нужны силы, для отдыха тоже нужны силы. Для всего, сучье вымя, на этом свете нужны силы.
* * *
Холодильника в номере не оказалось, и потому взять в тесном, похожем на утыканный полками с провизией склад, магазине пришлось лишь то, что не испортилось бы за сутки: хлеб, сыр, банку с куриным паштетом, небольшую упаковку сока, бутыль с питьевой водой и слоеные крекеры. Когда в пластиковую корзину отправилась и маленькая шоколадка, кудрявая немолодая женщина на кассе одобрительно кивнула:
— Эти хорошие. Вон те, в коричневой упаковке горьковатые, хоть и с орехом, а эти — хорошие. Сладенькие.
Как будто Лин нуждалась в чужом мнении по поводу шоколада.
«Экспертша, блин».
Как вообще можно навязывать свое мнение, когда вкусы разные? Может Белинда любила все исключительно горькое и совершенно «несладенькое»? А если бы она взяла другую — ту, что в коричневой упаковке, — тоже бы получила льстивое одобрение? Или же скрытый в глазах упрек?
Хреновы люди. Всегда лезут.
— С вас десять долларов и двенадцать центов.
Центов в кошельке не нашлось, пришлось менять сотню.
В ресторан ей хотелось больше, чем в магазин, но рассиживаться над горячим, пусть и вкусным стейком на глазах у жителей Ринт-Крука не хотелось — поползут слухи. Возможно, кто-то пристанет с расспросами, пожелает завести новое знакомство; маленькие города — они такие. Липучие. Конечно, на мягком стуле, с нормальными столовыми приборами в руках и с бокалом вина ужинать куда приятнее, но придется снова — не в первый и не в последний раз — потерпеть.
Не страшно, обойдется сухим пайком. Вернется в номер, посмотрит телевизор, поваляется на кровати, поспит, в конце концов. А утром первым же рейсом выдвинется прочь отсюда — зря только не посмотрела на расписание, пока курила у здания вокзала.
На пожелания «доброго вечера» Белинда лишь кивнула, плотнее сжала губы, подхватила пакет за шуршащие ручки и отбыла обратно на улицу — в сырой синеватый вечер, в очередной раз мочить неоднократно уже промоченную за долгий день кофту.
Немой и невкусный ужин.
Бубнящий о пользе лосьонов для рук телевизор. Тупой спортивный матч с обилием рекламы на одном, сопливый сериал на другом и нудный диктор на третьем — всего три канала. При нажатии на кнопку пульта «четыре» экран мельтешил — что за дыра?
Датчика дыма она не нашла и потому перед сном закурила прямо в номере — лишь приоткрыла окно. От вида занавешенной пеленой дождя улицы воротило. Снова мокнуть, смотреть на горы и как льет с крыши, чувствовать себя подгнившим листом, упавшим в холодную стремительную реку? Нет, спасибо. До утра вонь из номера выветрится, а, если не выветрится, то пусть администратор сам проветривает «будуар» — с него станется.
За сорок три-то доллара.
И не забыть бы утром про заначку.
Лин хотела, было, встать, чтобы достать банкноты из-за телевизора, но поленилась — заберет утром. Забудет? Никогда. Забыть можно обо всем: собственной гордости и чести, о желаниях, мечтах, друзьях, о том, кем когда-то был и кем хотел стать. Обо всем. Но только не о деньгах.
И потому она погасила надоевший телевизор, дотянула сигарету до фильтра, поднялась, выбросила ее в окно, после чего приоткрыла дверь и похлопала оконной занавеской, пытаясь выгнать дым наружу.
Интересно, где сейчас Килли? Вернулся? Уже был на складе или еще не был?
Итак, «херня» снова включилась.
Создатель свидетель — она не хотела, чтобы все закончилось именно так — словами «выметайся», зло захлопнутой на прощание дверью и кражей. Не хотела и почти тяготилась содеянным. Клокотала внутри ярость, требовавшая справедливости, бурлила горной рекой обида, впадала в пруд печали, разливалась по венам бесконечным чувством вины.
Где и когда она оступилась? Он хотел, чтобы она держала квартиру в чистоте, и она держала. Следила за внешностью? И Лин следила. Тратила последние деньги на красивое белье и обувь, каждый день брила ноги и подмышки, пользовалась целым арсеналом косметики и парфюмерии, лишь бы нравиться ему, лишь бы они не отдалялись.
Отдалились.
Когда?
Килли ведь не всегда был таким — моральным уродом, в которого превратили его большие заработки. Тогда, в самом начале, когда у него была своя автомастерская, а у нее привольная жизнь официантки, наполненная вечерами с подругами, пенным пивом и женской болтовней, они оба были другими. Нормальными. Встречались, мечтали о будущем, не тяготились отсутствием возможности набивать желудки гурманской едой, ценили общность интересов, обожали валяться на кровати и хохотать над дурацкими шутками, которыми раззвиздяйская башка Джордана вечно была полна.
Тогда он часто улыбался.
После — нет. Связался с оружием и начал все больше молчать, хмуриться. Полагал, что занялся «крутым» бизнесом, заматерел, но на деле скурвился, заржавел сердцем.
Прогнил.
Чужая беда еще никому не приносила счастья, а оружие — это беда. Так считала она, но не он. И начались ссоры.
«Отвали, Лин… Не читай мне нотаций… Ты можешь просто помолчать, Лин?»
Дальше хуже.
«Где моя жратва? Не твое дело, почему задержался. И я устал… Дай мне поспать».
Отвали, отвали, отвали. Слишком много «отвали».
Незадолго до сегодняшнего дня Белинда уже знала, что они разойдутся. Они потеряли что-то важное — соединяющую их нить. Она не знала, какие именно слова прозвучат в конце и когда. Кто их скажет — он, она? Сказал он — жестокие, обидные, болезненные.
Интересно, а она красивая — его новая пассия? Большую ли квартиру он купил? В каком районе?
Мысли текли, и остановить их было невозможно. Темный потолок, занавешенный оконный проем, черный прямоугольник выключенного телевизора; несмотря на усталость, сон не шел — с новой силой заметались в голове страхи: а если он уже обнаружил пропажу? Администратор выдаст ее, не задумываясь, — Джордан умеет быть обаятельным и убедительно врать. Баба в магазине тоже ее запомнила…
Давила стенами незнакомая и неуютная комната. Давило ощущение отеля — холодного чужого дома с рядом дверей и похожих друг на друга, как две капли воды, номеров. Здесь было противно жить — на данном этапе ей было бы противно жить везде…
