Он сел, нашарил ногами тапки, вздохнул, тихо пропел: «С добрым утром, бокер тов, к обороне будь готов». Бокер тов — это и есть «доброе утро» на иврите. Доброе утро, заслуженная дряхлость. Доброе утро, старость, время, когда брюки надевают сидя.
Утомленные джинсы ждут хозяина. Млеют в луче солнца кроссовки-ветераны. Нет, он не умрет молодым. Близится последняя четверть.
А утро разгорается. Утренняя заря, утренняя зарядка, утренняя зарядка мобильника. Быстрый танец чистки зубов. Пасодобль. Бодая зеркало, он отстриг высунувшийся из брови волосок. «Старичок должен быть опрятным». Так повторяет жена. Это у нее от мамы Матильды Самуиловны. В Москве теща не подпускала Изю к столу без галстука. Ее первый муж был наркомом легкой промышленности. С тех пор Матильда сохраняла чопорность.
С фотографии на белой стене застенчиво смотрит худенький юноша в кожанке. Рука — на маузере в деревянной кобуре. Глаза печальные, словно он предчувствовал, что станет шпионом японской разведки. В тридцать седьмом, конечно, расстрелян. Комиссар в пыльном шлеме. Чудом сохранилась ваза с серпами и молотками. По кругу суровыми советскими буквами: «Дорогому товарищу наркому от рабочих Полонского фарфорового завода».
Тут Изя почувствовал чей-то взгляд. Абсолютно прозрачная ящерица Брунгильда проводила сеанс гипноза. С потолка, рядом с ниткой паутины. Похожая на дорогую брошь, психоделически двигаясь, скрылась за жалюзи.
Еще один взгляд. Честные янтарные глаза. Черный замшевый нос. Это Степан, сын Полкана, молча спрашивает: не пора ли, мол, на прогулку, босс? По-индейски его полное имя «Степа Кожаный Нос». Сначала его назвали Гумберт. Но решили быть попроще.
Сын Полкана
Внимательные уши рыжей мини-овчарки. Простолюдин. Ноги коротковаты. Возможно, замешана такса. Вот откуда ноги растут. Ранняя седина на спине. Любит описывать природу. Как Тургенев. Умен, скромен, неприхотлив. Характер — дружелюбный, зюйдический. Часто пользуется авторитетом. Когда ругается басом сосед-сенбернар, Степану удается вставить слово, урезонить. Иногда в дверь звонил мальчик Яник из дома напротив, спрашивал: «А Степа выйдет?» Теперь Ян — капрал доблестной армии Израиля.
— Ну что, Степан, идем?
Улыбается, бьет хвостом, прижал уши, будто гладко причесался. Внятное «Вау!». Восторженный прыжок в высоту. Прыжки у него олимпийские. По-человечьи — больше двух метров. Рекорд для закрытых помещений. Ай да Степка, ай да сукин сын! Замечание, по существу, верное.
Понос Гуревичас называет его на литовский манер «Стяпас». «Понос» — по-литовски — господин. И не дай вам бог сделать ударение на втором слоге.
Дверь с доводчиком дружески пнула в зад. Изя со Степкой вышли на Пикадилли. Город давно проснулся. Портовый городок, полчаса до Тель-Авива, если без пробок. Новенький, с иголочки, городок Ашдод Изе очень нравится уж который год.
Токката ре минор
Голубое утро с небольшой пенкой. Осторожно поднимается большое солнце. Воздух неподвижен. Пальмы стоят как вкопанные. А какие они еще? Страстно стонет лиловый голубь. Уличный кот равнодушно как Будда щурится на лающего Степу.
Этой ночью страна перешла на зимнее время, прибавился час, и выспавшиеся граждане бодро направились к своим машинам. Изя едва успевает увернуться — каскадер в шлеме подкатил прямо к подъезду. На скутере он привез кому-то горячую пиццу на завтрак. Пробегает, потрясая грудью и красотой, девушка Дафна. Майка, шортики, длинные гладкие ноги. Она толкает перед собой коляску с ребенком. Эффективный джоггинг. А ведь недавно демобилизовалась. Когда успела?
Все время что-то тихо гудит. Ровный гул абсурда. Изя прислушался. Гудит, кажется, у него в душе. Токката ре минор. Саундтрек его жизни? Предчувствие полета в тяжеленной махине? Чем бы перебить? Вот, подходящее: «С утра побрился и галстук новый, в горошек синий я надел». Кажется, из Цфасмана. Или из Фельцмана. Где-то здесь должен быть его застенчивый ангел. Изя быстро оглянулся. Что-то мелькнуло, но ангела не было.
В Москве Изя жил на Комсомольском проспекте, одном из самых легкомысленных. По бокам оставался вздор Фрунзенских. Впереди — романтик метромост и сталинская вертикаль МГУ, слева — скучноватый Нескучный сад и Горький парк имени отдыха.
Шумный проспект Бней-Брит, пошире Комсомольского, плотно забит машинами. В основном светлыми. Считается, что они меньше накаляются. У Изи раньше была шоколадная «хонда», которая нагревалась от солнца не больше, чем его нынешний белый «фольксваген».
Бней-Брит означает «Дети Завета». Перевод неточный, но красивый. Есть и другой перевод, буквальный — «Сыновья Союза». Здесь действительно много сыновей Союза.
В Израиле любят пафосные названия. Тель-Авив — Весенний Холм, Бней-Брак — Сыновья Грома. А городок Реховот в переводе — улицы. Логично. Город и есть улицы. Или вот еще: Кфар-Саба — Деревня Дедушки. Это уже привет Антону Павловичу.
Многие улицы названы именами пламенных сионистов из России. Проспект Жаботинского, бульвар Рагозина, улицы Арлазорова, Соколова, Моцкина.
На проспекте Бней-Брит можно встретить немало Детей Завета. Изя называет их «новыми евреями». Люди все занятные. Советские все люди. Пионерили, комсомолили, коммуниздили. И либералов не любят. Почему-то обзывают их «левыми».
В Израиле они быстро научились всем говорить «ты» и приспустили шорты, обнажив начало бледных полушарий. Изя так и не избавился от привычки общаться на «вы», что многих настораживает и даже обижает. Старинная учтивость здесь не в моде.
Дети Завета
На узкой скамейке под пальмой всегда сидит интеллигент в непривычно отутюженных брюках, головой в кроссворде. Увидев Изю, он выпаливает:
— Военный мост, шесть букв!
Звучит как пароль.
— Виадук, — не удивляясь, отвечает Изя. Господин волнуется:
— Не подходит, в конце — буква «Н».
— Понтон, — мгновенно реагирует Изя. Интеллигент ныряет в газету. Ветерок с моря лениво перелистывает страницы. Полскамейки уже облито солнцем.
Вот поскакал к своей юной «мазде» программист Беня с кружкой дымящегося кофе в короткой руке. Пить кофе на ходу — израильский шик. Некогда, мол, допьет в машине. Гримасы Леванта.
Беня всегда в тугих клетчатых шортах. Даже в суровую местную зиму, когда градусник меланхолично показывает плюс шестнадцать и хлещет косой дождь, выворачивающий зонты наизнанку. Их трупы потом валяются на обочине. Беня заключил на своей фирме пари: ровно год он не меняет шорты на брюки. Цена пари — новый айпад. Передвигается Беньямин как все качки — крабом, растопырив руки и ноги.
— Шалом! — кричит он.
Против шалома нет приема. У Изи для каждого свое приветствие. Стоит со злобным пинчерком багровый еврей из Констанцы Мирча Юнеску. Ему можно крикнуть «Чифаче домнуле!», то есть «как дела» по-румынски. Лене Козлову из Кемерова — «Здорово, дай рупь до тридцать второго». Спешит киевлянин Костя. Дышит тяжело, много лишней плоти. Крайнюю плоть ему отрезали еще в детстве. Как с ним поздороваться? Изя не терпит рутины. Костя недавно по лизингу приобрел «субару». Изя укорачивает поводок, напрягается и на мотив «шаланды» начинает:
