— Ну а зачем еще мне прятаться?
Глаза-изюминки блеснули.
— Откуда я знаю, вдруг у тебя совесть нечиста? Как тебя звать-то?
Халли прокашлялся.
— Я… я Лейв, сын крестьянина с земель Геста, далеко вверх по долине. А иду я в Дом Хакона, чтобы навестить дядю. Если тебе надо в ту же сторону, я бы с удовольствием присоединился к тебе ненадолго…
Он осекся: толстяк смотрел на него с насмешкой, которая ему очень не понравилась.
— Хотя нет, я тебя, наверное, задержу, — продолжал он, — лошади-то у меня нет! Поезжай, не жди меня.
— Ну что ты! — возразил толстяк. — Мне и в голову не пришло бы поступить так неучтиво. По правде говоря, эта кляча, — он с размаху хлопнул лошадь по холке, — в последнее время и рысью-то ходить разучилась, так что тебе не составит труда идти с нами наравне. Давай-ка найдем сухое местечко, где можно сесть пообедать.
И они тронулись дальше. Толстяк насвистывал веселую песенку, отчего щеки у него колыхались. Старая кляча уныло брела вперед; Халли молча шагал рядом.
— Ну что, Лейв, — сказал через некоторое время толстяк, — ты, стало быть, из Дома Геста?
Он говорил как бы между прочим, но Халли почуял опасность.
— С арендаторского хутора.
— А-а! То-то я думаю, почему не приметил тебя там на прошлой неделе. Тогда понятно. А теперь ты, значит, к родственнику в гости? А в каком он, говоришь, Доме живет?
— В Доме Хакона.
— А-а. Ты мне скажи, как его зовут. Я ведь много путешествую и часто там бываю… Меня зовут Бьерн, — продолжал он, — я торговлей живу. Странствую от Дома к Дому и вообще по долине. Чем занимаюсь? Покупаю, меняю, продаю всякие мелочи, которые нужны женщинам. Женщины! — Тут он свесился с седла и подмигнул Халли, так что один его глаз совсем утонул в складках мяса. — Женщины у меня главные покупатели, они с радостью хватают то, что им совсем не нужно. Вон, на прошлом Собрании в Доме Свейна я продал дочке вершителя дюжину старинных шпилек, а взамен получил изысканный гобелен, за который мне в нижней долине заплатят чистым золотом! А хитрость в том, что шпильки-то эти не далее как месяц назад вырезал один простофиля, и сменял я их у него на хлеб!
Он хрипло, одышливо захохотал, трясясь всем телом; тряска передалась провисшей спине лошади, и в переметных сумах, висящих позади седла, что-то зазвенело и забренчало.
Халли, который давно уже жалел о том, что вышел из-за дерева, промычал что-то одобрительное и отошел подальше, словно не хотел путаться под копытами у лошади. Идти становилось все труднее: дорога была крутая, камни то и дело выворачивались из-под ног. Река, которая время от времени показывалась слева от дороги, шумела и пенилась, прыгая по ступеням небольших водопадов; воздух был холодный и влажный от брызг. По обе стороны от них, на каменистых уступах, возвышались толстые сосны с прямыми и гладкими стволами, темной бахромой обрамлявшие виднеющиеся еще выше утесы. Тут и там были заметны следы старых камнепадов: поваленные деревья и рытвины, проложенные по склону.
— Веселенькое местечко! — сказал Бьерн. — Давай поедим, пока мы не вошли в ущелье — там будет еще мрачнее.
Они остановились у большого расколотого валуна и пообедали вместе. Бьерн-купец поделился копченой рыбой и сыром, а у Халли осталось немного сала. Они пили вино и воду. Грохот водопадов сделался оглушительным, и разговаривать было трудно. Оба просто сидели и жевали, глядя на сосны и туман и думая о своем.
Во время остановки это и случилось. Халли потянулся за флягой с водой, и безрукавка, которую он оставил незастегнутой, внезапно распахнулась, выставив напоказ пояс героя, надетый через плечо. Сверкнуло серебро; Халли торопливо запахнул безрукавку и застегнул ее на все пуговицы. Мельком оглянувшись на своего спутника, он обнаружил, что черные глазки Бьерна-купца уставились на него с внезапным интересом. В этот момент внизу, в соснах, хрипло каркнула ворона. Халли обернулся на звук. Когда он снова посмотрел на Бьерна, лицо купца уже вновь сделалось спокойным и равнодушным; он меланхолично жевал кусок сала.
После обеда они принялись спускаться в ущелье. Утесы подступили вплотную; сосны стояли у самой дороги. Сделалось холодно и сумрачно. Они пробирались по крутой дороге между темно-синих стен, занавешенных туманом; повсюду были мох да вода и оглушительный рев водопадов. Река все время вилась рядом, она гремела то слева, то справа, то у них под ногами, когда они проходили по старым каменным мостам; река ревела, и пенилась, и осыпала их брызгами.
Там, где стены ущелья чуть расступались, дорога шла в стороне от реки, по менее крутому склону. Тут можно было разговаривать, и Бьерн немедленно принимался расспрашивать Халли о его доме, о семье, о дяде, то и дело задавая одни и те же вопросы. Халли врал довольно убедительно, и все-таки ему было не по себе от навязчивого внимания купца. Ужасно хотелось отделаться от него, но деваться было некуда.
Солнце ушло за стены ущелья, начало темнеть. Они брели в неровных тенях, то черных, то зеленовато-серых. Старый мерин несколько раз оступался, встряхивая купца.
— Ах ты, мешок костей! — наконец воскликнул тот, хлопнув лошадь по шее. — Смотри продам тебя кожевнику на клей и струны! Голодный он, — объяснил он Халли. — Мне сегодня не удалось его накормить как следует. Хотел было утром купить свекольной ботвы у сумасшедшего старика, что живет в придорожной хижине, да он мне отказал. Я все равно попытался взять немного, так он на меня с ножом набросился! В каком бездушном мире мы живем, всякий только и знает, что караулить свое добро…
Он покосился на Халли.
— Мой юный друг, скоро уже стемнеет. Давай-ка остановимся на ночлег. Тут неподалеку есть подходящее место, где можно расположиться с удобствами.
Халли нахмурился.
— А нельзя сегодня пройти ущелье до конца?
— Ну что ты, это невозможно! Свалимся с утеса, и все. А куда торопиться-то? Мне есть о чем порассказать, у меня с собой фляжка доброго винца… Ты ведь не дурак выпить, а, малый?
По правде говоря, от вина Халли развозило хуже Катлы, которая после второй чарки принималась скакать по кухне, вскидывая костлявые ноги выше головы. Он пожал плечами.
— А как же!
— Это хорошо… Ну вот мы и пришли.
Между сосен, слева от дороги, виднелась небольшая лужайка, в центре которой темнело старое кострище. Лужайка была достаточно просторной, чтобы привязать лошадей и улечься спать нескольким путникам — при условии, что они не станут подходить к дальнему краю. Там земля шла под уклон и внезапно обрывалась в пустоту. Пока Бьерн привязывал лошадь, Халли подошел к краю посмотреть, что там, и перед ним открылся головокружительный вид на все ущелье, на утесы, поросшие лесом, и на лежащую внизу долину. Вдали, где еще светило солнце, золотились поля. Но под ногами у него была пропасть. Халли подался поближе к краю, заглянул вниз — и тут же отшатнулся назад. Душа в него ушла в пятки, он только и успел разглядеть, что бушующую реку, острые скалы и корявые ветви, одетые туманом.
