Все штабы, имевшие к этому отношение, полностью осознавали, что этот этап войны решающий, и они были неутомимы в своих усилиях обеспечить максимально возможную эффективность обороны, несмотря на громадную брешь в наших вооруженных силах, образовавшуюся за пять лет войны. Но бесконечные гитлеровские набеги на войска Западного фронта с целью переброски их на другие театры войны нарушили баланс сил. Первая и самая главная задача обороны по-прежнему состояла в том, чтобы «сосредоточенным огнем всех орудий остановить высадку противника с моря или с воздуха и уничтожать его на море, на берегу или в воздушном пространстве зоны высадки десанта»
[264]. Но все, что мы имели для выполнения такой задачи, – это «стационарные» дивизии, ни разу не испытанные в бою, собранные большей частью из солдат старших возрастов и должным образом не оснащенные. Моторизованные и танковые дивизии держали в качестве «подвижных резервов»; они предназначались для того, чтобы в случае прорыва обороны в приливной полосе и на побережье нанести контрудар по любому противнику, который сумел высадиться, и разбить его. Но даже большинство этих дивизий не имели боевого опыта. Всего таких дивизий было десять, и 5 июня четыре из них еще не могли действовать, потому что ОКХ, как всегда, оттягивало отправку на запад их жалких остатков с Восточного фронта.
Обстановка в воздухе была еще хуже. По-прежнему оставался в силе план, согласно которому имевшиеся скудные резервы должны были появиться только после начала вторжения. Соответственно противник до 5 июня отлично воспользовался своим абсолютным превосходством в воздухе и позаботился о том, чтобы разрушить все мосты в низовьях Сены и Луары, а значит, отрезать все пути подхода подкрепления в зону боевых действий. Ни один самолет-разведчик в течение длительного периода не проникал в районы сосредоточения войск противника, в результате ни на эти районы, ни на порты, ни на пункты сбора судов у Британских островов и вокруг них не было сброшено ни одной бомбы.
Так что, даже если бы приближавшуюся армаду удалось засечь, маловероятно, что ей пришлось бы испытать на себе нечто большее, чем «булавочные уколы» люфтваффе или небольших сил флота. Верховная ставка и высшие штабы на Западе были по-прежнему убеждены, что, несмотря ни на что, им удастся успешно отразить удар. Когда оглядываешься назад, кажется, что единственным основанием для такого оптимизма должна была быть безграничная вера в превосходство отдельно взятого немецкого солдата.
Первые события не обещали ничего хорошего. Верховная ставка находилась в Берхтесгадене на своих обычных разбросанных в разных местах квартирах. Первые новости пришли примерно в три часа ночи 6 июня, когда главнокомандующий немецкими войсками на Западе сообщил о крупной высадке воздушного десанта в Нормандии. Все кабинеты штаба оперативного руководства немедленно заполнились людьми. Штабные офицеры «западной группы» передавали по телефону наиболее важную информацию помощникам Йодля в «малую канцелярию», находившуюся на другом конце города. Примерно в шесть утра генерал Блюментрит, начальник штаба главнокомандующего на Западе, впервые намекнул мне, что, по всей вероятности, это вторжение и место вторжения – Нормандия. Он настаивал от имени своего главнокомандующего фельдмаршала фон Рундштедта, чтобы так называемые резервы ОКВ, состоявшие из четырех моторизованных или танковых дивизий, двинулись из районов сосредоточения на позиции ближе к линии фронта.
То было первое и самое важное решение, которое предстояло принять верховной ставке, поэтому я немедленно связался по телефону с Йодлем. Вскоре стало ясно, что Йодль полностью в курсе событий, но в свете последних сообщений еще не был полностью уверен, что именно здесь и сейчас началось настоящее вторжение. Поэтому он не считал, что настал момент отправлять туда наши последние резервы, и полагал, что сначала главнокомандующий на Западе должен прояснить обстановку силами группы армий «Б». Это дало бы нам время, считал он, установить более точную картину – не является ли операция противника в Нормандии отвлекающим ударом перед главной операцией в Дуврском проливе.
Генерал Йодль принял такое решение на свою ответственность, другими словами – не спросив Гитлера. Отныне и навсегда это стало причиной самых яростных обвинений против ОКВ. Поражение Германии в Нормандии со всеми его фатальными последствиями, говорили люди, произошло из-за отказа направить резервы ОКВ.
На мой взгляд, эти обвинения несправедливы и в какой-то степени не на тех направлены. Если допустить, что четыре дивизии, о которых шла речь, состояли в резерве верховной ставки – в полном смысле этого слова, – то никто не мог рассматривать вопрос о введении их в действие в тот момент, когда даже штабы на передовой еще не имели полной картины происходящего, и до того, как первое десантное судно коснулось пляжа
[265]. Только в 10.30 утра, например, штаб группы армий «Б» счел, что ситуация достаточно ясна, чтобы проинформировать о ней своего главнокомандующего фельдмаршала Роммеля, который с 4 июня находился в Южной Германии. Начальник штаба группы армий «Б» в своей вышедшей позднее книге прямо заявляет, что об этом «не было и речи», и добавляет, что «надо было иметь мужество ждать». Так что едва ли следовало ожидать от ОКВ боевых приказов в первые несколько часов.
На самом деле ошибки Верховного командования лежали гораздо глубже. Эти четыре дивизии являлись в действительности не более чем резервом главнокомандующего немецкими войсками на Западе, потому что 6 июня других сил взять было неоткуда. То, что на эти дивизии навесили ярлык резервов ОКВ, всего лишь еще один пример вмешательства в руководство боевыми действиями Гитлера, исходившего, как обычно, из предположения, что только он, и никто другой, способен найти единственно правильное решение. Главнокомандующий на Западе согласился с таким ограничением своих полномочий и потому едва ли мог надеяться, что его просьба в самые первые часы вторжения будет удовлетворена. С учетом всем известной нерешительности Гитлера для Рундштедта, должно быть, стало приятным сюрпризом, когда в тот же день в 2.30, после одного-двух предварительных «частичных» решений, он получил в полное свое распоряжение по крайней мере две из этих дивизий; более того, две самые лучшие.
Надо учесть еще один очень важный момент, чтобы сформировать мнение по этому вопросу. Даже в первый день было ясно, что бесспорное превосходство противника в воздухе делало невозможным любое передвижение моторизованных дивизий в дневное время, даже в глубоком тылу зоны боевых действий. Поэтому было бы гораздо лучше, если бы главные резервы подошли поближе к опасному участку побережья накануне ночью, но понятно, что такой приказ можно было бы отдать только в том случае, если бы наша воздушная разведка работала лучше и если бы все ответственные за это лица внимательнее отнеслись к донесениям контрразведки. Так что происходившее в первой половине дня 6 июня особого значения не имело. Истина состояла в том, что, как только вторжение началось, главная причина неблагоприятного развития событий в тот день и во все последующие оказалась более чем понятна – неполноценность наших вооруженных сил такова, что ее невозможно компенсировать ни умением командиров, ни храбростью солдат.
