Пунктом выгрузки оказался полустанок на местной железнодорожной линии, и всего в нескольких метрах от него мы обнаружили зону 2 новой ставки. Она была полностью обнесена забором из колючей проволоки и почти не видна с дороги; большинство кабинетов находилось в деревянных бараках, стоявших вокруг простой сельской гостиницы, где в мирное время останавливались приезжие из Растенбурга. Что касается размеров помещений, количества окон и обстановки, то выглядела ставка так, будто ее обустраивали по правилам берлинских министерств. Еще больше удивило полуподземное сооружение, напоминавшее длинный спальный вагон с рядом тесно примыкающих друг к другу дверей; оказалось, что в нем находятся дополнительные кабинеты и спальные места для офицеров; у меня оказался даже номер на двоих. Бетонные стены были обиты деревянными панелями, окрашенными в радостные цвета; там имелись встроенные шкафы, эмалированные тазы, ванны с подведенным к ним водопроводом, центральное отопление и разные электрические новинки – все это с трудом совмещалось с привычным представлением о полевой штаб-квартире. Через несколько ночей я первый сбежал из этих катакомб; сначала обосновался в нашем спецпоезде, который все еще стоял на соседней станции, потом перебрался в старую гостиницу, где все еще жил ее хозяин и где мы организовали простенькую офицерскую столовую. Остальные офицеры отдела «Л» вскоре последовали моему примеру и перебрались в офицерские бараки.
Кроме полевого состава верховной ставки, в зоне 2 разместился и так называемый батальон «личной охраны фюрера»; он нес караульную службу, а его командир выполнял обязанности коменданта ставки. Мы мало виделись и общались друг с другом; тем не менее в этой части ставки мы находились среди своих, и штатских типов поблизости не было.
С другой стороны дороги приблизительно в восьмистах метрах на восток располагалась зона 1, где должен был обосноваться Гитлер со своим окружением, состоявшим из членов руководства «государства, партии и вермахта»; со стороны военных в него входили, как и прежде, Кейтель, Йодль и помощники, а также вновь назначенный «историк». Здесь тоже было несколько деревянных бараков, которые служили в качестве конференц-зала, столовой и административно-хозяйственных помещений. Обитатели этой зоны жили и работали в основном в бетонных бункерах, находившихся над землей и вмещавших в себя по два или больше небольших помещений. Специально проложенные дороги и тропинки пересекали вдоль и поперек всю ее территорию, укрытую большими деревьями. Гитлеровский барак и бункер находились в самом северном конце зоны, все окна, как всегда, выходили на север, поскольку он не любил солнца. Он же придумал и название «Вольфшанце» («Волчье логово»), которое до сих пор используют поляки, показывая людям этот лагерь, ставший ныне одной из местных достопримечательностей.
ОКХ расположилось примерно в часе езды на машине – в лесах у Ангербурга; Геринг со своим штабом тоже находился неподалеку. О взаимоотношениях на высших уровнях командования говорит тот факт, что за те более чем три года я ни разу не посетил ОКЛ, в то время как с ОКХ постоянно поддерживал контакт как по службе, так вне службы. Это напоминает мне о другом характерном различии между ними: когда армейские командиры посещали «Волчье логово», они приезжали в маленьком, сером, отжившем свой век железнодорожном вагоне, который, несомненно, еще годился только для обслуживания местной линии. Когда прибывал Геринг, это был пыхтящий дизельный состав, по крайней мере из трех или четырех самых современных спальных вагонов, ярко окрашенных и сверкающих, с обслуживающим персоналом в белой форме и всякого рода современными удобствами; состав растягивался по одноколейке на сотню метров или более того. ОКМ оставалось в Берлине, но в один из первых месяцев появился в качестве их постоянного представителя адмирал, которого разместили в зоне 1.
Хотя, когда началось наступление, «Волчье логово» и оказалось необычно близко к линии фронта, уединенность этого места не очень способствовала ощущению причастности к грандиозным военным событиям, происходившим в тот период кампании. Зона военных действий была столь обширной, что в те первые дни, когда кто-то отправлялся «на фронт», мог встретить лишь случайную часть. Я надеялся, что, следуя своим правилам времен Западной кампании, буду следить за событиями на фронте, но вскоре это стало невозможно даже с помощью легкого самолета «шторьх». Оставалось только пересесть на обычный связной самолет, а это значит, что за те несколько часов, которые были в моем распоряжении, как правило, нельзя было приземлиться в том месте, куда я собирался попасть и где можно было встретиться с тем, с кем нужно. От этих полетов у меня неизменно оставалось два впечатления: первое – явные различия в сельской местности по обе стороны фронта, гораздо лучше заметные с воздуха, чем на карте; по одну сторону – древнее цивилизованное государство Восточная Пруссия с ее ухоженными фермами, поддерживаемыми в хорошем состоянии лесами, очищенными от сорняков полями и пустошами, тенистыми дорогами и тропинками и, наконец, с упорядоченным рисунком рек и озер, – все это резко отличалось от общего пейзажа на восточной стороне; второе, и гораздо более важное с военной точки зрения впечатление – пустынность очевидно бескрайней, тянувшейся на восток равнины, на которой, казалось, солдаты и лошади движущихся по ней пехотных дивизий просто терялись.
С танковыми и моторизованными соединениями впереди фронт быстро продвигался на восток, и чем больше он продвигался, тем томительнее становилось в лесах у Растенбурга. Из-за громадных расстояний возможностей летать на фронт становилось все меньше и меньше; например, однажды меня занесло в корпус Дитля у Нордкапа. Поездка на фронт могла занять несколько дней и ночей, остановиться, возможно, негде; естественно, что на столь длительное отсутствие необходимо специальное разрешение, а Йодль, как и прежде, соглашался неохотно. Поэтому я искал и находил другие, не совсем военные способы избегать удушья нашей бетонно-деревянной тюрьмы. Например, раз или два в неделю я отправлялся ранним утром вместе со знаменитым наездником полковником Моммом, который служил в то время помощником при штабе, на конный завод в Растенбург, где были отличные лошади, и после часовой прогулки верхом возвращался другим человеком. Когда проберешься через колючую проволоку и минные поля, можно совершать чудесные прогулки вблизи нашего лагеря по озерам и лесам старинной и хорошо ухоженной сельской местности Восточной Пруссии, и я часто использовал такую возможность для отдыха в первые часы после полудня, которые, как правило, были спокойными. Вскоре нас стали приглашать на простой ужин в какой-нибудь из сельских домов по соседству, за что мы были более чем благодарны; особенно я вспоминаю семьи Донас и Донхофф, которые закончили свою жизнь ужасно, кто-то – после 20 июля 1944 года, кто-то – когда пришли русские. В этой связи я должен рассказать об одном случае, весьма показательном для атмосферы в ставке. Одно из таких приглашений я получил через представителя министерства иностранных дел в верховной ставке, которому дали высокое звание в СС. В последний момент приглашение отменили, потому что, как выяснилось позже, он узнал, что Гиммлер запретил членам СС общаться со мной вне службы, объяснив это тем, что в ряде случаев я занимал враждебную по отношению к СС позицию.
