Подобные развлечения не мешали ежедневной кабинетной работе в эти первые месяцы кампании – месяцы наших побед. Как обычно, значительная часть дел полевого состава отдела «Л» состояла из ежедневного утреннего и вечернего сбора донесений из армии, флота и военно-воздушных сил, их просеивания и отправки с курьером начальнику штаба оперативного руководства с приложенными к ним «картами обстановки», которые обновляли штабные чертежники. Теперь доклады поступали с Востока, Запада, из Северной Африки, Балкан, с остальной территории Средиземного моря и, разумеется, самые подробные – с «театра военных действий ОКВ». После этого мы проводили совещание у себя и «там» – у Гитлера. В зоне 1 устраивали совещания и по вечерам. Как и прежде, никто из штаба оперативного руководства, кроме Йодля, на этих совещаниях не присутствовал. Было у меня и другое рутинное задание, которое я обычно выполнял каждый вечер: краткий инструктаж офицера, ведущего военный журнал, о самых важных событиях дня; иногда мы заканчивали весьма откровенным обменом мнениями по оценкам и перспективам кампании.
В этот момент армейский сектор отдела «Л» ввел новшество, которое я принял с энтузиазмом; они взяли на себя обязанность время от времени дополнять утренний доклад так называемой краткой оценкой обстановки. Такой порядок преследовал две цели: во-первых, до начала дневного совещания у Гитлера проинформировать начальника штаба оперативного руководства о взглядах и намерениях ОКХ, которое в итоге оказалось штабом, реально отвечающим за проведение операций; во-вторых, заставить наконец Йодля работать со своим собственным штабом так, как это принято в Генеральном штабе сухопутных сил. Ни одна из этих целей не была достигнута. Спустя неделю или две Йодль сказал мне, что может прекрасно обходиться без этих оценок; ему важнее, чтобы эти люди взяли на себя труд гарантировать отсутствие ошибок на картах боевой обстановки. Я подчеркнул, что такой ответ граничит с оскорблением; а по сути этот случай продемонстрировал, что Верховное командование, которое представляли лишь Гитлер с Йодлем, по-прежнему решительно настроено осуществлять неограниченную власть даже в широкомасштабной битве на Востоке и до сих пор считает себя источником всех знаний, а потому ни в каких советах не нуждается. Что касается атмосферы в самой верховной ставке и методов ее работы, то сложилось так, что я часто целый день мог не разговаривать и даже не встретиться с Йодлем, иногда доводилось общаться с ним только в неслужебное время; для него же зона 2 долгое время оставалась неким неизведанным огороженным местом, куда он едва ли когда-либо заходил, но где можно было обнаружить его «рабочий штаб».
Между тем в результате расширения театра военных действий у отдела «Л» значительно прибавилось работы, не связанной с оперативными проблемами; она затрагивала в основном отделы, остававшиеся в Берлине: организационного, пополнения и снаряжения и взаимодействия с гражданскими властями. Корреспонденция отправлялась с курьерами, вылетавшими ежедневно по одному в каждом направлении в полдень и выезжавшими по одному в каждом направлении ночным экспрессом Растенбург – Берлин. К полевому составу отдела «Л» были прикомандированы офицеры связи самых важных управлений и отделов ОКВ (разведки, снабжения и пропаганды), и они поддерживали контакт со своими головными управлениями таким же способом. Время от времени сами начальники управлений и отделов приезжали в «Волчье логово»; в промежутках между их визитами прикомандированные офицеры, поддерживая связь с отделом «Л», отвечали за то, чтобы их отделы в Берлине действовали в соответствии с планами верховной ставки. Йодля мало интересовали эти дела. Поэтому образовался канал связи, который шел в обход него прямо от меня к начальнику штаба ОКВ. Такой порядок, однако, не действовал в отношении тех вопросов, входивших в компетенцию штаба оперативного руководства, которые исходили от Гитлера или которые решал он сам. На это следует обратить особое внимание в связи с заявлениями Йодля в Нюрнберге, где он сказал:
«Начиная с 1941 года у меня и моего оперативного управления (!) вошло в практику докладывать фюреру непосредственно по всем вопросам, касающимся стратегии, в то время как фельдмаршал Кейтель, используя мое военно-хозяйственное управление в качестве своего рода личного рабочего штаба, взял на себя все другие задачи»
[153].
Система связи должна была осуществлять все сообщение верховной ставки, включая ежедневные доклады вермахта, а также государственных, партийных органов и прессы, прикомандированных к верховной ставке. Поэтому вскоре она оказалась настолько перегруженной, что возник вопрос, не приносит ли полевая германская верховная ставка больше убытков, чем пользы. Поскольку курьерские поезда между Берлином и Растенбургом возили туда и обратно по ночам все больше и больше офицеров, чиновников и партийных функционеров, то чем дольше продолжалась Восточная кампания, тем все более и более странным казалось место расположения ставки. Главное же заключалось, однако, в том, что в Восточной Пруссии Гитлер находился, так сказать, в укромном, защищенном от ветра уголке; ни он, ни его близкое окружение не получали непосредственных впечатлений, с одной стороны, о жестокости борьбы на главном фронте, а с другой – о вопиющих последствиях воздушных налетов на германские города.
Когда оглядываешься назад, не приходится сомневаться в том, что в такой обстановке полевая ставка не только потеряла свой смысл, но и, по всей вероятности, играла роль искажающего фактора, который приводил к затягиванию войны. Гитлер был полон решимости держать в своих руках всю политическую и военную власть в Германии; он стал владыкой огромных регионов Европы, либо оккупированных им, либо принадлежавших его союзникам. К началу зимнего кризиса, самое позднее в декабре 1941 года, ему со своей ставкой надо было бы последовать примеру всех других государств, вступивших в войну, и перебраться в столицу или ее ближайшие окрестности. Помимо всего прочего, это помогло бы Гитлеру и его советникам избавиться, пока не поздно, от искушения пытаться командовать каждой отдельно взятой дивизией на Восточном фронте и заставило бы эти дивизии больше заниматься реалиями обстановки в целом. Но вместо этого на протяжении трех лет «Волчье логово» превратилось в настоящую «крепость»: заборы из колючей проволоки и минные заграждения стали еще более непроницаемыми, поднялись бетонные блоки, напоминавшие надстройки на крейсерах. Кроме того, подземные помещения и ходы неизвестной протяженности соорудили под Бергхофом, куда Гитлер по-прежнему выезжал иногда на короткий, иногда на более длительный период. Роскошные штаб-квартиры были построены за немыслимые деньги в Виннице на Украине, Суассоне во Франции, в поместье Зигенберг в Ноугейн-Эссене и, наконец, рядом с Бреслау. Кроме винницкой, ни одну из них не занимали надолго; некоторые вообще никогда не использовались. Когда в январе 1945 года Гитлер наконец обосновался в Берлине, никакой реальной возможности руководить или управлять войсками у него к тому времени уже давно не было.
Противоречия в верховной ставке, вызванные изменением обстановки на фронте
К тому времени, когда верховная ставка обосновалась в Восточной Пруссии, прошел уже почти год с тех пор, как у Гитлера выработалось представление, что Англию можно заставить заключить мир обходным путем – посредством «ниспровержения» Советской России. В июле 1940 года он развил его следующим образом: «Если Англия лишится надежды на помощь из России, у нее не будет надежды и на Америку». Свой план он завершил впоследствии распоряжениями о «подготовительных мероприятиях для периода после завершения «Барбароссы»
[154], которые положили начало новому этапу политических и стратегических действий верховной ставки летом 1941 года.
